Пропавшие девочки

Я прикасаюсь к ее руке, холодной на ощупь. Люди уже оборачиваются и пялятся на нас. Прошло много времени с тех пор, как мама в последний раз так вела себя на публике.

– Это все моя вина, – говорит она. – Это была ужасная идея… глупая. Я думала, если мы пойдем к «Серджио», это поможет… Я думала, это будет как в старые времена. Но нас только трое…

– А я-то кто тогда, рубленый тофу? – Тетя пытается шутить, но никто не улыбается.

Гнев пробегает иголками вдоль моего позвоночника, колет в шее и груди. Я должна была догадаться, что она так поступит. Должна была знать, что она найдет способ разрушить и это.

– Это все Дара виновата, – говорю я.

– Ник, – быстро одергивает меня тетя Джекки, словно я произнесла какое-то ругательство.

– Не усугубляй, – сопит отец. Он оборачивается к маме и кладет ладонь ей на спину, а затем немедленно отдергивает ее, словно обжегся. – Все будет нормально, Шерон.

– Ничего не нормально, – возражает она, и голос переходит в вопль.

К данному моменту на нас глазеет половина ресторана.

– Ты права, – соглашаюсь я. – Это не нормально.

– Николь, – отец выплевывает мое имя. – Достаточно.

– Ладно, – произносит тетя Джекки. Ее голос тихий и плавный, как будто она разговаривает с детьми. – Успокойтесь-ка все, хорошо? Нам всем нужно успокоиться.

– Я просто хотела провести приятный вечер. Вместе.

– Перестань, Шерон. – Отец делает движение, как будто снова хочет ее коснуться, но вместо этого его рука находит стакан с виски, который только что принесла официантка, прежде чем удалиться как можно быстрее. Судя по размеру, на этот раз – двойной. – Это не твоя вина. Это была отличная идея.

– Это не нормально, – повторяю я немного громче. Нет смысла говорить шепотом. Все уже и так смотрят на нас. Помощник официанта приближается к нам с водой со льдом, но, поймав мамин взгляд, разворачивается и скрывается на кухне. – Нет смысла притворяться. Вы всегда это делаете. Вы оба.

По крайней мере, мама прекращает плакать. Вместо этого она снова смотрит на меня, как на сумасшедшую, открыв рот. Глаза покраснели от слез. Отец с такой силой сжимает свой стакан, что я не удивлюсь, если он его раздавит.

– Ник, милая, – начинает тетя Джекки, но отец ее прерывает.

– О чем ты говоришь? – спрашивает он. – Делаем что?

– Притворяетесь, – говорю я. – Делаете вид, что ничего не изменилось. Делаете вид, что все хорошо, – я комкаю свою салфетку и бросаю на стол, чувствуя внезапное отвращение ко всему и сожаление, что я вообще пришла. – Мы больше не семья. И ты сам обозначил это, когда ушел от нас, папа.

– Достаточно, – говорит отец. – Ты меня слышишь?

Чем злее отец становится, тем тише звучит его голос. Сейчас он говорит практически шепотом. Лицо красное, словно он задыхается.

Как ни странно, мама успокоилась, стала невозмутимой.

– Она права, Кевин, – говорит она отстраненно.

Ее взгляд снова блуждает где-то над моей головой.

– А ты. – Я не могу ничего поделать с собой. Не могу остановиться. Я никогда еще не испытывала такой злости, но сейчас все это закипает во мне, ужасная темная волна, словно монстр, таящийся в моей груди, который хочет только рушить и рвать. – Большую часть времени ты вообще на другой планете. Думаешь, что мы не замечаем, но это не так. Таблетки, чтобы уснуть. Таблетки, чтобы проснуться. Таблетки, чтобы есть, и таблетки, чтобы не есть слишком много.

– Я сказал, достаточно.

Внезапно отец тянется через стол и, схватив меня за запястье, больно сжимает, попутно опрокинув стакан воды маме на колени. Тетя Джекки вскрикивает. Мама отскакивает, опрокинув свой стул. Глаза отца расширились и налились кровью. Он сжимает мое запястье с такой силой, что из моих глаз начинают капать слезы. В ресторане царит гробовая тишина.

– Отпусти ее, Кевин, – очень спокойно произносит тетя Джекки. – Кевин.

Ей приходится положить свою ладонь на его и разжать его пальцы. Администратор, парень по имени Кори, с которым Дара всегда флиртует, медленно идет к нам через зал, очевидно, сгорающий от стыда.

В конце концов отец отпускает мое запястье. Его рука падает на колени. Он моргает.

– Боже. – Краска в одно мгновение сходит с его лица. – Боже мой. Ник, мне так жаль. Мне не следовало… Не знаю, о чем я только думал.

Мое запястье горит, и я чувствую, что сейчас расплачусь в голос. В эту ночь мы с Дарой должны были все уладить. Отец снова тянется ко мне, в этот раз – чтобы коснуться моего плеча, но я встаю, так что мой стул громко чертит ножками по линолеуму. Кори замирает на полпути, как будто боится, что, если подойдет ближе, окажется втянутым в это.

– Мы больше не семья, – повторяю я шепотом, потому что, если попробую произнести это громче, комок в моем горле превратится в слезы. – Вот почему Дары здесь нет.