Но вскоре он перестал узнавать дорогу. Гигантское землетрясение 1911 года, во время которого горы внезапно сдвинулись со своих мест, изменило все вокруг. Неделю молодая чета кружила в поисках подхода к ущелью. Мария Афанасьевна с необыкновенным мужеством переносила все тяготы пути. Возможно, пришлось бы вернуться в Шахимардан, но, к счастью, может быть и к несчастью, они наткнулись на юрты кочевников-скотоводов, и парнишка, плохо говоривший по-русски, провел их к подножию безымянной вершины. Рассказывая, Полынов припомнил, что подарил этому парнишке свой именной нож. Отсюда Александр Иванович уже без особого труда пробрался через горную гряду к переходу в ущелье; переход был узкий, шириной всего в несколько метров, с двух сторон он сжимался высокими отвесными вершинами.
Вспоминая о своем последнем путешествии, Александр Иванович пропустил многие подробности и не досказал самого главного: что же случилось, почему Полыновы навсегда остались в ущелье. В это время вошел сын, и Александр Иванович поднялся.
— Вы устали, — обратился он к Щербакову. — Будем отдыхать.
Отец и сын ушли. Некоторое время до Михаила еще доносился их тихий разговор из соседней комнаты. Но вскоре и он умолк. Самодельная лампа на столике догорела, и веранда погрузилась в темноту.
Взволнованный рассказом Полынова, Михаил долго не мог уснуть. Он поднялся с постели и, преодолевая слабость, подошел к зеленой изгороди. Раздвинув листья, выглянул наружу. Темнота вокруг была настолько густа, что молодой человек не мог разглядеть вблизи ни одного предмета. Только в вышине гигантскими тенями чернели горы.
Щербаков думал о жене Полынова. Что с ней, где она, почему Александр Иванович ни словом не обмолвился о ее дальнейшей судьбе?… Потом мысли Щербакова унеслись к лагерю экспедиции. Там теперь встревожены его исчезновением. А Лена? Думает ли она о нем? Решила, наверно, что он погиб.
Погиб… А что, если ему не выбраться отсюда?… Нет и нет! Об этом Михаил не хотел даже думать. Вот только поправится и уйдет… Каким угодно путем, но уйдет.
Щербаков долго простоял у изгороди, размышляя о многом. Темнота еще больше сгустилась. Но какая теплынь! Видимо, ущелье находится на большой глубине, если со снежных вершин сюда не доходит холод.
Он вздрогнул; слух его уловил чье-то движение в траве. Михаил насторожился, до боли в глазах всмотрелся, в темноту, однако ничего не увидел.
А шелест усилился. Кто-то, видимо, прополз совсем рядом. И вдруг отчетливо донеслось: «ма-ма»… Не то детский, не то женский голос несколько раз жалобно произнес это слово и замолк.
Снова наступила тишина. Нервы Михаила были напряжены до предела. Он готов был сам. закричать. С трудом сдерживаясь и стараясь больше ни о чем не думать, он бросился в постель.
ВЫХОДА НЕТ
Проснулся Михаил, когда сквозь листву щедро пробивались солнечные лучи. Щербаков вскочил с кровати. По привычке, приобретенной в армии, быстро убрал постель, а затем вышел из дому.
Вокруг поднимались отвесные горы с блестящими, как серебро, вершинами. Там лежал снег, а внизу, переливаясь изумрудом на солнце, плотной стеной стояли зеленые деревья. Лишь перед домом была небольшая площадка. Справа на ее краю, виднелись приземистые строения салатового цвета, окруженные неровным частоколом, слева протекала река, а между ними неизвестные Щербакову деревья ломились от плодов всех цветов и оттенков. На площадке он увидел сына Полынова, подрезавшего ветки.
— Павел! — окликнул его Михаил.
Тот живо обернулся:
— Проснулись?…
Павел положил на землю большой, похожий на тесак, нож и легкой, упругой походкой приблизился к Щербакову.
— Не болеете? — спросил он.
— Нет. Доброе утро!
Сын Полынова улыбнулся:
— Нет, добрый день.
— Как, разве уже много времени?
— А видите, где солнце?
Щербаков посмотрел вверх, солнце повисло над вершинами.
— Значит, утро я проспал.
Михаил спросил Павла, не найдется ли у них какой-нибудь одежды, так как его альпинистский костюм был изрядно потрепан.
Павел смерил Щербакова взглядом. Он, по крайней мере, на голову был выше Михаила, шире его в плечах. Застенчиво улыбнулся:
— Моя одежда вам не подойдет.
— Что верно, то верно, — согласился Михаил.
— Но у меня есть вещи, которые я раньше носил, когда был таким, как вы, — сказал ему Павел и направился к дому.
Оттуда он вынес сорочку без воротника, короткие брюки и открытые, на деревянной подошве, сандалии.
— Вот… надевайте…
Все пришлось Михаилу по росту. В коротких, до колен брюках Щербаков почувствовал себя мальчишкой. Такие он носил, когда пошел в первый раз в школу.
— Теперь, Павлик, хорошо бы умыться. А еще лучше — искупаться в реке.
— Пойдемте, — охотно согласился тот.
Они спустились с невысокого крыльца. Александра Ивановича нигде не было видно.
— А мыло? — спохватился Щербаков.
— Да, да, мыло.
Юноша поднялся в дом и принес какой-то зеленоватый предмет. Михаил покосился на него, но ничего не сказал.
Сразу за домом Щербаков увидел поле, окруженное деревьями. Спелая пшеница поднималась в человеческий рост. Рядом находилась плантация, на которой стелились по земле не известные Михаилу растения.