Джек замолчала и откинулась на спинку стула. Рысь не знала, что сказать. Как ей было реагировать на такую историю? Что тут можно было сказать?
Кэссиди представить себе не могла, каково было Джек – каждодневные пытки и побои… Что значило выжить, если потом каждый день переживать все вновь и вновь, до конца своих дней.
– Сколько же ты пробыла там? – спросила она, наконец.
– Время не имеет значения, когда ты уже в аду. Минуту, день, вечность… Мне все равно, и я не хочу помнить.
Не удивительно, что Джек готова была вести жизнь, где не было ни надежды, ни мечты. Рысь почувствовала жгучий стыд за то, как повела себя, как она настаивала, срываясь на крик. За каждое слово, которое она сказала Джек.
– Прости. Я даже не знаю, что еще сказать.
– А на моем месте большинство людей сказали бы «тебе не за что извиняться, твоей-то вины тут нет… что было, то было». Чушь собачья. На самом деле, понимаешь, это приятно – знать, что кто-то…скажем так, сожалеет. Что есть кто-то, кому не все равно, даже если это все восемь лет спустя, и говорит это совсем не тот человек, от которого ожидала бы.
Рысь пыталась скрыть шок.
– А ты, правда, простила бы ее, если бы она перед тобой извинилась?
–
Рысь молчала.
– Она забрала мою жизнь. Из-за нее я веду такое…. существование, которое ненавижу всей душой и которое должна прекратить. Из-за нее я не могу испытывать нормальные человеческие переживания, не осталось ни желаний, ни эмоций. Доверие, надежда, вера, страсть. Все это меня покинуло, и, что самое ужасное, похоже, мне уже все равно. Первое время я пыталась плыть против течения, но… – Джек замолчала, Кэссиди читала в ее глазах бесконечное утомление. – Я устала. Я так, блин, уже устала, нет слов. Я просто плыву по течению. Не важно, куда меня вынесет.
– А если не Вания, то кто должен принести извинения?
– А это уже не важно.
– И как тебе удалось все это пережить, – проговорила Кэссиди, скорее, себе самой, чем обращая вопрос к Джек. – И как тебе вернуться к жизни?
Джек перехватила ее тревожный взгляд.
– Никак.
Рысь опустила глаза. Слишком много боли. Она не помнила, чтобы когда-либо чувствовала себя такой беспомощной.
– Я не хотела тебя смущать, – проговорила Джек. – И я никогда ни с кем это не обсуждала.
– Даже в Бюро? Но ведь они же должны были спрашивать.
У Джек заиграли желваки на скулах, когда она услышала этот вопрос.
– Я пыталась, но, знаешь, сдалась, когда поняла, что все, что со мной случилось, рассматривали как просто… побочные эффекты. Несчастный случай на производстве. Издержки. Естественные риски.
У Рыси округлились глаза, она опустила голову и прошептала:
– Идиоты.
– Прошло какое-то время, мне стало невыносимо даже думать о том периоде, не то что рассказывать кому бы то ни было, – призналась Джек, – поэтому в конце концов я сдалась.
Рысь не могла понять, как можно было носить такой немыслимый груз много лет и быть такой одинокой.
– А почему же ты рассказала мне?
– Потому что
Рысь почувствовала гордость.
– Я рада, что ты мне так доверяешь, Джек.
– По правде говоря, я не должна бы. Но я хочу, чтобы ты поняла меня.
– Потому что тебе не все равно, что я подумаю? – спросила она.
Джек покачала головой.
– Потому что я эгоистка. И рассказав тебе, я больше не чувствую себя такой одинокой.
– То есть тебе все равно?
Джек не ответила. Она смотрела в окно блуждающим взглядом.
– Неужели не за что больше бороться? – Рысь почти умоляла, она всей душой надеялась, что у Джек осталось что-то, за что она хотела постоять.