Пропавшая нимфа

«Если бы я был здесь, – подумал Флавье, – ему не пришлось бы уезжать и самолет обстрелял бы кого-нибудь другого. Я мог бы поговорить с ним теперь…» Он сжал руки. Ему не следовало возвращаться.

– Им обоим не повезло, – продолжала консьержка, – а ведь они отлично ладили между собой!

– А что, она не была немного… больна? – осторожно спросил Флавье.

– Нет… Она, конечно, невесело выглядела в своей темной одежде, но это было по ее характеру… И потом, она так радовалась, когда им случалось выходить вместе!

– Это бывало не часто, – сказал старик.

Она повернулась к нему спиной.

– Со своей работой, бедный господин совсем не имел свободного времени. Постоянно в путешествиях между нами и Гавром. Нужно понять его!

– Где их похоронили? – спросил Флавье.

– На кладбище Сент-Уэн. Но рок преследовал ее и там. Когда американцы бомбили Ла-Шапель, часть кладбища, примыкающая к дороге, была разрушена. Камни и кости тогда находили повсюду. Кажется, даже была специальная церемония.

– Значит, ее могила?.. – прошептал он.

– С той стороны больше нет могил. Говорят, привезли землю и засыпали ямы. А памятники будут восстанавливать позже.

– Ведь мертвые, – сказал старик, – не могут пожаловаться.

Флавье боролся с собой, чтобы не представлять ужасных образов, и чувствовал горечь невыплаканных слез. Теперь все действительно было кончено. Страница перевернулась. Мадлен превратилась в ничто. По обычаю древних ее пепел был развеян по ветру. Лицо, которое все еще вспоминалось ему, стало теперь ничем. И нужно было жить…

– А квартира? – спросил он.

– Сейчас заперта. Одним дальним родственником с ее стороны, наследующим мебель. Все это очень грустно.

– Да, – проговорил Флавье.

Он встал и застегнул плащ.

– Очень печально, – заметила консьержка, – узнавать о смерти друзей.

Старик зажал между ногами подошву, и молоток его застучал без перерыва. Флавье почти выбежал на улицу. Туман наложил на его лицо влажную маску, и он почувствовал, как снова им стала овладевать лихорадка. Он пересек улицу и вошел в небольшое кафе, где прежде иногда бывал, дожидаясь Мадлен.

– Что-нибудь покрепче, – попросил он.

– Хорошо, – ответил хозяин, – у вас неважный вид.

Он осмотрелся вокруг и понизил голос:

– Немного виски?

Флавье облокотился о прилавок. В груди у него потеплело, и горечь, как кусок льда, стала таять и исчезать, превращаясь в меланхолическое спокойствие. Врач был прав: перемена обстановки, солнце, покой для сердца – вот что имело значение. Не думать больше о Мадлен. Он хотел по приезде в Париж украсить ее могилу цветами. А теперь больше нет и могилы! Вот и прекрасно. Последняя нить порвалась. Путешествие закончилось в этом бистро, перед стаканом, до половины наполненным солнечным спиртным. Все, что было любимо, – женщина на портрете, нежная незнакомка, которую он за руку увлекал подальше от теней, где она могла потеряться, – все заканчивалось на этом стакане с виски. Все было только пьяным сном. Но нет, ведь у него осталась зажигалка. Он сунул в рот сигарету, достал ее и задержал в руке. Может, бросить ее, потерять? Позже, не теперь… Он опорожнил стакан и щедро расплатился. Ему нравилось видеть довольные лида.

– Смогу я получить такси?

Гм, это не так просто, – ответил хозяин. – Вам далеко?

– К Манту.

– Попытаться всегда можно.

Он позвонил в несколько мест, не переставая улыбаться Флавье, потом повесил трубку.

– Гюстав отвезет вас, – сказал он. – Может быть, это будет немного дороговато… Сами знаете, как трудно теперь достать горючее.

Такси подъехало быстро, старая «С-4». Прежде чем они тронулись, Флавье оплатил проезд и терпеливо объяснил Гюставу:

– Мы поедем на север Манта, к месту между Сели и Дрокуртом… Там есть небольшой городок с колокольней… Путь я покажу., Потом вернемся обратно. Я недолго там пробуду.

И они отправились. Зимние дороги рассказывали одну и ту же грустную историю, историю битв, обстрелов и бомбардировок… Заледенев в углу машины, Флавье сквозь иней, покрывший стекла, смотрел на проплывающие мимо темные поля, тщетно пытаясь воскресить в памяти зеленые деревья и луга, полные цветов. Мадлен теперь становилась все дальше, начинала по-настоящему умирать. Итак, еще одно усилие! Он начал пить, чтобы не думать, чтобы не чувствовать себя несчастным. Но когда напивался, появлялась Мадлен и говорила с ним о жизни, которая могла бы быть у них, и Флавье млел от блаженства. Другой Флавье просыпался утром с горечью в душе и сухостью в горле.

– Вот он, Сели! – закричал Гюстав.

Флавье кончиками пальцев протер стекло.

– Поверните направо, – сказал он. – Это должно быть в двух-трех километрах отсюда.

Такси двигалось по дороге, на которой валялись самые разные обломки. Вдалеке виднелись редкие дома с дымящими трубами.

– Я вижу высокую колокольню, – сказал Гюстав.

– Это она… Подождите меня около церкви.