Пропавшая дочь

Два дня и две ночи слились воедино, скользкий от пота, он то проваливался в сон, то пробуждался, разговаривал с висящими в воздухе фигурами. Возможно, его разум, наконец, добрался до того вихря, к которому медленно полз несколько лет. Бессмысленные видения, выводящие из себя повторяющиеся воспоминания и жестокие пытки, в которые неизбежно превращались сны – эти спутники безумия, знакомые Отцу с того самого дня, когда исчезла его дочь, слились в одно сплошное пятно.

Объекты второго и третьего визитов, Бинди Берридж и Тони Крэб, появлялись в противоположных углах номера и перешептывались друг с другом. И в этом бредовом видении нижняя половина Бинди состояла из одних костей. Посмотри, что они сделали со мной. У Тони Крэба не было глаз.

Ни один из мужчин не сопротивлялся, когда Отец появился в их крошечных жилищах – в бывших библиотеке и магазине одежды. Бинди, похожий на крота, с маленькими, белыми пухлыми ручками, рыдал и просил пощады, когда Отец снял с него очки и брызнул из баллончика в лицо. Тони просто затрясся, побелел от страха и расплакался. Они не сообщили ничего полезного и клялись, что не знают о его дочери. Свои телефоны отдали без сопротивления, вместе с паролями. Оба мужчины сильно пострадали в тюрьме. Одна рука у Бинди работала лишь частично, и он носил шарф, скрывающий шрамы на шее. Как только их освободили, местная полиция слила материалы их судебных дел, и все улицы обернулись против них. Когда Отец добрался до них, они успели переселиться на сотни миль от дома. В трущобах сексуальных преступников часто обливали бензином и сжигали заживо за гораздо меньшие прегрешения, чем связь с детьми.

Горечь, страх и ярость Отца населяли номер, появлялись вдалеке в различных формах, затем вдруг перемещались к самым глазам, и было неясно, открыты те или закрыты. В какой-то момент, в один из многих влажных часов, когда Отец корчился в горячечном бреду или садился и начинал разговаривать с висящими возле кровати лицами, он пробудился и обнаружил, что превратился в куклу, лежащую в крошечной холодной кроватке. Стены номера вздымались ввысь подобно скалам. Он закрыл глаза и хлебнул воды из бутылки. Жидкость была теплой и со вкусом пластмассы.

Когда он снова заснул, обрывки его разговора с Малкольмом Эндрюсом, первым преступником, которого он навестил, стали циклично проигрываться в сопровождении далекого шума детской площадки. А затем ему приснились кости. Груды костей в лохмотьях. Иссохшие остовы, головы, обтянутые пергаментной кожей, со ртами, разинутыми в безмолвном крике, пыльные и неподвижные, сваленные друг на друга, уложенные ярусами, уходящими ввысь, в умирающий свет.

Его жена тоже была – в ванной и плакала, как и всегда.

Шея Рори простреливалась снова и снова, разорванная щека трепетала, как резиновая. Пробитый череп Найджа Баннермана влажно поблескивал в темноте. Боулз походил на кита, пробитого на террасе гарпуном, и истекал чем-то черным.

Огромная толпа тощих, голых, темнокожих людей испуганно бежала через его комнату. Они всё прибывали и прибывали, поднимая в воздух большие клубы солоноватой пыли. Что-то размером с холм поднялось неподалеку и уставилось сверху вниз. Огонь, охвативший окружающие деревья, снова изменил направление, и Отец, выбравшись из кровати, побежал среди тощих людей.

Его дочь была где-то впереди, сбитая с ног толпой. Она плакала, но он не мог добраться до нее. Его отпихнули в сторону, оттолкнули, прежде чем он смог восстановить равновесие и повернуться на звук ее плача. Когда дочь затихла, он проснулся.

В конце концов Отец лег на кровати лицом вниз, чтобы не видеть людей, которые появлялись и исчезали, появлялись и исчезали. Прошлое, настоящее и бессмысленное – все сходилось в одном месте. Но сон лишь вернул его в их старый дом в Шипхее, где он бежал через палисадник, перепрыгивая с одного яруса на другой, после чего снова оказывался у дверей, ведущих на террасу. Он не видел дочь, но слышал, как она произносит: «Что это?»

Черная машина отъезжала, снова и снова, и Отец бежал по дороге сквозь густой, как патока, воздух. Солнечный свет ослеплял, улица была выложена белым камнем, и блики заставляли щуриться. Вдалеке машина свернула с улицы, но ноги у Отца заскользили, и он сполз по склону холма обратно к воротам их дома. Мир там был серым и влажным. Его жена рыдала на лужайке, спрятавшись от него за деревьями. Отец увидел, что улица превращается в кладбище, заполненное маленькими надгробиями, крошечными ангелочками и россыпями ярких разноцветных цветов. Дочь говорила с ним из-под земли, сказала, что она с друзьями и не может вернуться. Он сел в кровати со страдальческим криком, который, должно быть, услышали в соседних номерах отеля.

Наконец, высвободившись от настойчивых мук сна, Отец почувствовал в горле вкус соленой морской воды. Глаза у него опухли, постель промокла от пота.

Когда его перестало лихорадить, он встал, принял душ и провел день, сидя в кровати за просмотром новостей или просто таращась на шторы.