Пропавшая дочь

Изображение было выполнено умелой рукой. Отец не мог понять истинные мотивы такого творения, хотя, возможно, посреди такого обезьяньего вандализма рисунок был создан с иронией.

Вероятно, здесь когда-то даже случился пожар. Возле стены взорвался автомобиль, и впоследствии на базе маслянистых опалин на закопченном цементе и было нарисовано это длинноногое существо, будто появившееся из сажи и клубов дыма, какой-то жуткой бездны или коксовой печи, дымящей под асфальтом.

На тощих конечностях, торчащих из складок, словно ветки, развевался рваный халат или плащ. Подобно лохмотьям ткани на сломанной раме воздушного змея, взмывающего ввысь и трепещущего на сильном ветру. Во всем рисунке чувствовалась плавная подвижность: непринужденное порхание или балетный прыжок грациозного мертвеца. В размашистости шага было что-то кошачье.

С подола одежды и больших круглых рукавов отлетали пепельно-серые фрагменты, превращаясь в шлейф из более мелких частиц или взвесь черной угольной пыли. С костлявых рук тоже сыпались камешки или семена, как через сито, просеивались через кости запястий и опадали на замусоренную землю.

Отец обошел вокруг машины для лучшего обзора, но вскоре отпрянул при виде бесплотных ног, обутых в некое подобие сандалий.

Но в этом граффити было что-то и столь же красивое, сколь и ужасное. Выпачканный сажей и перенаселенный город вокруг почерневшей стены казался каким-то ничтожным, будто этот уродливый мир был осмеян этой фигурой или полностью лишен… какого-либо смысла.

Ночью в этом районе не было уличного освещения, поэтому очень сомнительно, что фигуру нарисовали тогда. Также казалось маловероятным, чтобы днем художнику здесь дали бы спокойно работать над таким изображением. Ни один городской совет не одобрил бы подобное. Отцу хотелось знать, почему здесь этот рисунок и что он означает, поскольку для кого-то он все-таки был не безразличен. Его желание понять обрело странную настойчивость.

Никто не попытался украсить фигуру членом, сиськами или зубастой улыбкой. Она просто маячила у всех на виду. Да и кто стал бы портить ее, разгляди он фрагмент головы в капюшоне? Белки глаз светились страданием или даже экстазом, а может комбинацией того и другого. Сидящие в глубоких глазницах глаза, казалось, смотрели вверх или внутрь, и в их выражении было что-то болезненно религиозное или трагическое. Отец давно уже не мыслил такими терминами, и с того дня, как похитили его маленькую дочь, не попадал под влияние какого-либо художественного произведения. Он вспомнил о других временах, и внезапное ощущение лучших дней вызвало у него легкую дезориентацию.

Теперь, когда он посмотрел более внимательно на то, что было лицом, оно показалось ему туго обтянутым кожей – или это была маска, – черты вытянулись или осунулись, словно от вида эпических мук. Одно лицо на всех. Закрыть рот уже не было сил, поэтому он зиял, словно моля о пощаде, о кусочке еды или капле воды. Фигура, казалось, была выше всего этого, и все же неслась еще дальше в… Отец не знал, куда именно.

Вокруг ее уродливых ног умелой рукой было написано: Usque ad mortem.[4] Латынь. Что-то на мертвом языке. Отец не понимал, что это значит, хотя рисунок напоминал ему то немногое, что ему было известно о средневековом искусстве, восхвалявшем смерть в старых церквях. И он ненадолго представил, что это – знак, метафора, что все имеет свой конец. И мы, и мир. Он представил, что это – истинное послание фигуры. Давайте все мы сядем, изнуренные, и умрем в наших неосвещенных домах.

Отец забрался в машину дрожа, хотя и не зная, от чего именно. Теперь он жалел, что посмотрел на стену.

Это был первый раз, когда он увидел фигуру. Первый, но не последний.

7

Тяжелая голова, размякшие кости. Он был без рубашки и все же весь скользкий от пота. С него буквально лилось. Мысли о предстоящем визите к Маррею Боулзу не давали Отцу покоя. Силы покидали его, будто через неведомое сливное отверстие. Ему приходилось неоднократно ходить в ванную пить воду.

От этих перемещений он чувствовал себя еще слабее. В тот день было тридцать семь градусов, а ночью лишь чуть прохладнее. В Кенте – пекло: сорок один градус, даже выше, чем прогнозировалось. На следующий день в Девоне будет под сорок. В течение трех месяцев самая низкая зафиксированная температура была тридцать четыре градуса. Куда ни сунься, везде жарко.