Пропасть

Ну да ладно, разобрался кое-как, сел на электричку до Здолбунова. Это небольшой городок, километрах в 12 от областного центра Ровно, на Западной Украине. До самого Ровно электрички не доходят, потому что железнодорожная ветка Здолбунов — Ровно не электрифицирована. Кстати — электрички на Украине и в Белоруссии, идут порой на очень большие расстояния. Например, те из них, которые следуют по маршрутам: Киев — Здолбунов, Киев — Хутор Михайловский, Киев — Вапнярка, Вапнярка — Одесса, Минск — Брест, идут на расстояния, чуть менее 400 километров. Это примерно столько же, сколько от Москвы до Брянска, или до Костромы, Рыбинска, Орла, Иваново, Бологое. Однако для того чтобы добраться перекладными от Москвы до той же Костромы, нужно сменить три электрички: Москва — Александров, Александров — Ярославль, Ярославль — Кострома. То же самое — от Москвы до Брянска (электрички: Москва — Калуга, Калуга — Сухиничи, Сухиничи — Брянск). В этом не грех бы России взять пример с Украины и Белоруссии (не забыв однако установить в электричках туалеты — хотя бы по одному на три вагона).

От Здолбунова доехал до Львова, который удивляет приезжих обилием старинных зданий, неплохо сохранившихся. С питанием проблем не возникало — всегда, на конечной станции, в опустевшем вагоне (при людях стеснялся), можно было собрать несколько пустых бутылок из-под пива, или лимонада. В СССР не знали столь распространённых в наше время пластиковых баклажек. Все жидкости — пиво, молоко, минералка, лимонад — продавались в стеклянной посуде (только молоко — иногда в бумажных пакетах). Причём, лимонадно-пивные бутылки были совершенно одинаковыми (так называемые "чебурашки"). За одну пустую бутылку, в пункте приёма стеклопосуды давали 20 копеек. Буханка хлеба (в среднем) стоила 16 копеек (кроме Закавказья — там хлеб, по советским меркам, был дорогой). Килограмм ливерной колбасы — 40 копеек (иногда — чуть дешевле, или чуть дороже). Холодец — 36 копеек. Пол-литра молока (без посуды) — 12 копеек. Килограмм самых дешёвых шоколадных конфет — 1 рубль. Вот, две бутылки поднял (а только в одном из вагонов, на конечной станции, их редко было меньше 4 штук) — покупай буханку хлеба и полкило ливерки. Уже более-менее сыт. Если поставлена цель одеться (простенько — рубашка, костюмчик, брюки, штиблеты), один день усиленно пособирай бутылки — и за 13–14 рублей, в уценённом магазине (сейчас сказали бы "секонд-хэнд", любят у нас попугайничать и обезьянничать на иностранный лад) оденешься.

Так что я в общем-то могу понять тех, кто с тоской вспоминает советские цены. Это однако вовсе не означает, что СССР был раем для бродяг. Бездомных в Советском Союзе сажали в тюрьмы только за то, что они бездомные. Лагеря были под завязку забиты несчастными калеками, пьяницами и просто теми, кто по каким-то (порой надуманным) причинам, не нравился властям — например, верующими. Оттого в СССР, формально и не было безработицы — потому что безработных в лагеря загоняли. Правда, в Сибири, на Дальнем Востоке, "на Северах", было в этом плане некоторое послабление. Поэтому все теплотрассы в таких городах как, например, Магадан, или Комсомольск-на-Амуре, были забиты "бичами" — советскими бродягами, лишёнными всех человеческих прав. Рабочие, уходя на ночь из своих вагончиков и всевозможных подсобок, заколачивали двери огромными гвоздями. Тем не менее, на утро, двери почти всегда оказывались открытыми и в вагончиках находили — либо самих бичей, либо следы их пребывания.

А когда отдельные, излишне ретивые стражи порядка, пытались проявить неуместную в тех условиях инициативу, бичи не слишком-то пасовали. В Комсомольске-на-Амуре был случай, когда какого-то не в меру любопытного опера, сунувшегося в канализационный люк, там раздели догола и выкинули на мороз. Покрывшийся инеем, трясущий заиндевевшими причиндалами мент, едва не повторил подвиг генерала Карбышева.

Человек, освободившийся из советских лагерей, был (за редким исключением) обречён — либо скитаться по теплотрассам (если находился к востоку от Урала), либо, через месяц-другой, попасть обратно в лагерь "за тунеядство" (то есть — за то, что он умолял принять его на работу, а ему всюду отказывали), — если забрасывался жизнью на запад от Уральского хребта. В западных районах страны существовала чёткая установка — судимых на работу не брать. Разве что в самый глухой колхоз, под личную ответственность необычайно человечного председателя… Направление на работу освободившимся, в принципе, давали. Но это направление было (обычно) филькиной грамотой, на которую никто не обращал внимания. Либо (в лучших, редких случаях) — приглашением в беспросветное рабство.