Пропащий

Случайно или по удачному стечению обстоятельств, но на противоположной стороне дороги стояла Тэа – тихая англичанка, с которой я познакомился у Юджи в Швейцарии. Ее светлая кожа и летящие белые одежды делали ее похожей на маяк, выделяющийся на фоне суетливой улицы. Она показала мне ресторан рядом со станцией, где можно было пообедать, – она знала в нем хозяина и половину посетителей. Говорившая едва ли не шепотом, она, словно тихий островок в бесконечной человеческой сумятице, годами путешествовала по Индии из конца в конец и знала улицы Мумбая как свои пять пальцев. Весьма прилично и недорого пообедав, мы вернулись назад, чтобы выяснить, когда появится Юджи. За решетчатой деревянной дверью показался пожилой мужчина в одежде Ганди – белой шапочке и курте, которые он носил в знак преданности стандартам индийской независимости. Безразличный к нам, он не смотрел в глаза – напротив, опустил голову вниз и немного в сторону, что напомнило мне священника в кабинке для исповеди. Он разговаривал с нами тихо, из-за двери.

Ровным мягким тоном Тэа поинтересовалась о Юджи.

– Его здесь нет, – сказал он без малейшей эмоции в голосе, отводя глаза, чтобы не лицезреть наше нечестивое западное присутствие.

– Вы знаете, когда он приедет?

– Не сегодня, – последовал односложный ответ. – Зайдите позже.

Глава 11

«Но несмотря на это, несмотря на тот факт, что вся атмосфера религиозна (что бы ни означало это слово; для меня религия, о которой вы говорите, не что иное, как суеверие; празднование всех этих постов, пиров, торжеств и хождение в храм не является религией, понимаете), никто из этих учителей не произвел еще одного учителя. Не может быть еще одного Будды в рамках буддизма. Не может быть другого Рамануджачарьи в рамках этой философской школы».

Звук голоса Юджи, эхом разносящийся по цементным лестничным клеткам, сказал нам все, что мы хотели знать. Войдя в индийскую квартиру, расположенную в двух тысячах километрах от того места, где я видел его в последний раз, я услышал то же самое приветствие:

– Не говорите, что время чудес прошло!

Затем, естественно:

– Для чего ты проделал ве-е-е-есь этот путь?

Будучи единственным человеком с Запада (по какой-то причине Тэа уже тогда казалась мне индианкой), я чувствовал себя очень неуверенно в доме ортодоксальных индийцев. Юджи, как обычно, сидел у стены, противоположной к входу в комнату, его маленькая фигура, одетая в белые шелковые индийские одежды, была окутана светом, падавшим из окна позади него. Когда он встал и подошел ко мне, я был несколько шокирован. Стоя рядом со мной и глядя на меня своими серыми глазами, он, улыбаясь, протянул мне руку; при этом взгляд его был слегка отсутствующим, но теплым.

Это рукопожатие было словно глоток холодной чистой воды из родника.

– О, ты выглядишь очень духовным! Это не значит, что ты очень духовный, просто выглядишь духовным!

Я засмеялся и ответил, что бритая голова свидетельствовала о модном решении моей ситуации с волосами, а не претензией на духовность. Его шутка и особенно его приветствие помогли мне расслабиться среди тех, кто впоследствии стал моей джайнской семьей. В такие моменты его доброта не знала границ. Возникало ощущение, будто кто-то – кто-то очень значительный и важный – лично расчистил для тебя пространство, чтобы усадить среди незнакомых людей.

Мы сидели, и он говорил в течение нескольких часов, пока не пришло время обеда. Его присутствие в этом доме выглядело как посещение родственников, к которым он приехал в гости. Стол был накрыт, я извинился и направился к двери. Я стоял несколько сконфуженный на улице, когда вслед за мной вышла Тэа.

– Почему мы это сделали? – спросила она меня.

С тех пор она всегда легким кивком головы давала мне понять, что можно остаться на обед, поскольку была лично знакома с хозяином мистером Париком. Она стала моим ориентиром в глубине комнаты на все время визита.

В Индии Юджи делал практически то же самое, что и везде: он по-прежнему крушил все, что человеческие существа выстраивали внутри и снаружи себя на протяжении столетий. Это было фантастическое глобальное разрушение всех концепций и институтов – как западных, так и восточных. Все, что могло быть как-то связано с человеческой мыслью, он считал совершенно бесполезным. Такое абсолютное уравнивание вещей позволило мне чувствовать себя среди чужаков, в центре Мумбая, как дома. Я был невообразимо далеко от места, в котором родился, воспитывался и вырос, и при этом в его обществе я чувствовал себя на равных с любым человеком на планете. Мы все были в одной лодке, и от этого ощущения становилось очень легко.