Пронзающие небо

Алёша и не понял, как оказался он в Мёртвом мире. Кажется, спустя некоторое время плавания, его стала сковывать усталость, голова всё время клонилась, глаза полнились тьмою — пение морских валов переходило во всё усиливающийся, каменный скрежет; нарастал пронизывающий, ледяной ветрило.

И неожиданно понял Алёша, что стоит он на каменной поверхности, и что бьёт, стегает его исступлённый ветрило. Сразу обернулся назад, и увидел разлитое там, в окружающем мрачном, клубящемся хаосе ровное сияние Лукоморья. Ветер подталкивал его — беги мол туда, спасайся, что же ты?! Неужто думаешь вступить со мною в схватку?!

— Нет, Алёша — туда ты больше не можешь вернуться… — разлился над головою переливчатый голос Чунга. — …Да — там свет, но ведь сердце твоё отравлено, ты разливаешь вокруг себя мрак, и… мне ли тебе об этом говорить?.. Ты ведь всё помнишь!.. Так повернись же грудью к этому ледяному ветру!.. Прорывайся на север, ко Вратам!..

Алёша задрал голову, и увидел, что Чунг уже не такая едва приметная, словно бы выжатая вуаль, каким был он после бури — он сиял над ним сильным, трепетным светом, и, казалось, что — он часть Лукоморья, которая отправилась вместе с ним, Алёшей, в дорогу.

— Да, да… — предотвращая его вопрос, проговорил друг. — Я тоже отдохнул, набрался света в Лукоморье, фея Авина, хоть и не заметно от вас, общалась и со мною. Так что — во мне много сил, и в этой дороге я буду помогать тебе… Ну, что же ты стоишь? Не ты ли говорил, что теперь дорого каждое мгновенье?!..

— И правда — что же это?!

Алёша быстро повернулся навстречу стегающему ветру, и, чуть прикрыв ладонью глаза, взглянул вперёд. До самого горизонта простиралась поверхность каменного моря, она дыбилась — не так сильно, конечно, как при шторме, но всё же Алёшу подкидывало то вверх, то вниз, и трудно было устоять на ногах, иногда, из общей массы вылетали отдельные камни, били его в грудь, в плечи, в голову… Горизонт не был отдалённым — ведь мрак сгущался, наползал.

Но над этим мраком, над всем Мёртвым миром высились величественные, неизменные влекущие к себе Врата — из-за их створок выливалось блаженнейшее сияние — тончайшие струны его были разлиты в этом ледяном воздухе, и хотелось закричать: "Что же вы не подхватите, не унесёте меня разом из этого ада?!.. Ведь я же так жажду обрести вас вновь!!!"..

Но Алёша сжал кулаки, и, бешено рассмеявшись, закричал иное:

— Ну что — теперь совсем немного до нашей последней встречи осталось!.. Ведь ты боишься!.. Боишься нас — ха-ха-ха!..

Камень ударил его в губы, разбили их в кровь, Алёша сплюнул, и, выкрикнув ещё несколько угроз, и, продолжая бешено смеяться, бросился вперёд. Волнение усиливалось, его метало из стороны в стороны, но он пылал, он жаждал поскорее добраться до цели, а потому, каким-то образом умудрялся сохранять равновесие и продолжать своё стремительное движенье.

Вокруг клубились, выли дико и яростное постоянно меняющие хаотичные свои очертания тёмные демоны. Их плоть разрывалась, выступали оттуда клыки, когти, шипастые щупальца, они бросались на Алёшу, но Чунг вспыхивал могучим солнцем, разил их холод потоками живительного тепла, и демоны, распадаясь на части, с пронзительными воплями разлетались — тут же собирались вновь, и вновь повторялось тоже самое…

Должно быть — это продолжалось очень долгое время. Алёша, не обращая внимание на удары камней (только глаза прикрывал), не обращая внимания на хлещущий, всё возрастающий ветер — всё бежал и бежал — его то в пропасть метало, то подбрасывало вверх, но Алёша не обращал на это внимание. Шаг за шагом — рывок за рывком… А потом понял, что вокруг скрипят канаты, огляделся — оказывается, совсем уже близко выпирал острыми, светло-серыми углами причал. Работали многочисленные механизмы, и отползали на них в разные части мёртвого мира каменные «корабли». Такой же серой была и окружающая местность — топорщащиеся сотнями острых граней светло-серые кристаллы — всё это мерно, мертвенно мерцало, и от мерцания этого болели глаза. Тогда же Алёша почувствовал, что сейчас вот будет возвращён, и, делая могучие последние рывки, понёсся к этой пристани, на разбитом его, окровавленном лице зияла дикая усмешка. Вот он вцепился в леденящие острые грани, цепляясь за них, стал взбираться, и всё выкрикивал при этом:

— Ну что — уж дрожишь верно?!.. Да — теперь я вступил в твои владения!.. Скоро, скоро мы встретимся и померяемся силами…

И как раз в это мгновенье Алёша был возвращён.

* * *

Алеша быстро поднялся и тогда только обнаружил, что был накрыт теплым одеялом; он поежился от холодного, северного ветра и с благодарностью принял из Олиных рук теплый кафтан — один из подарков Авины, а старец Дубрав расстелил на теплом днище ладьи скатерть-самобранку и вся она уже была уставлена разными яствами, но сейчас скатерть осталась без присмотра — старец Дубрав вглядывался в ледовые утёсы, которые вздымались из тёмных, веющих смертным холодом вод метрах в ста перед ними. Не оборачиваясь к Алёше, он проговорил: