Пронто

Когда Гарри увидел Мауру в первый раз, сегодня утром, спускаясь на фуникулере с Монталлегро, и потом, когда Маура, энергично виляя затянутыми в джинсы бедрами, прогуливалась по приморскому бульвару, она была в меховом жакете, накинутом на одно плечо. Койот или рысь, Гарри не мог сказать точно. Теперь этот жакет висел на спинке стула.

Она спросила, зачем он приехал в Рапалло, и Гарри сказал, что это пятый его визит за последние сорок семь лет, и на этот раз он решил остаться. В прошлом году он купил машину, подыскал себе жилье в горах... Голос Гарри звучал спокойно и беззаботно.

– Но чего, спрашивается, ради, – удивилась Маура, – выбирать именно этот городишко? Почему не Рим? Сидеть в кафе на настоящей Виа-Венето, а не на здешней пародии на эту улицу. Там – центр мира.

– Был я там, – сказал Гарри. – А эти места мне нравятся именно потому, что никакой здесь не центр, и вообще – они в стороне от проторенных дорог. Нет этих туристов, шныряющих повсюду со своими камерами. Вы же сами говорите, здесь туристы только из Геновы, Милана и, кажется, Турина? Тут ваша Ривьера, и это мне нравится – тропическая обстановка, оливы. И еще мне нравится гулять по приморскому бульвару, где все гуляют.

Гарри казалось, будто он слышит себя со стороны, что это не он говорит, а кто-то другой. Маура сказала, это называется lungomare, а не бульвар, и спросила: «Вы скрываетесь от кого-нибудь? От жены?»

Гарри терпеливо улыбнулся и сказал, что ему нравится старая крепость, возвышающаяся над морем. И пальмы, и какого здесь всё цвета, нравятся деревянные ставни и веревки с постирушками на четвертом этаже. В голове откуда-то появились избитые слова «мило и пикантно» и «как на открытке»; говорить их вслух Гарри не стал.

– Неужели вы это серьезно? – спросила Маура. – Все дома и гостиницы, что вдоль набережной, разваливаются от старости. На холме, где живут генуэзцы и эти воображалы из Милана, дома гораздо лучше, с кондиционерами.

– А у меня есть вилла, – сказал Гарри.

На лице Мауры отразилось изумление, на мгновение она даже стихла. И отпила вина. Гарри не спеша прикончил свой эспрессо. Ему нравился эспрессо, жаль только, нельзя много пить. Два глотка – и все.

Маура сказала, что на виллы хорошо смотреть издалека, а внутри сплошные сквозняки и сырость. Ну конечно, если есть деньги на приведение в порядок и перестройку...

Гарри сообщил, что у него там центральное отопление. Он снял виллу с мебелью, теперь подыскивает кухарку и горничную.

Вот это уже точно ее поразило. Она воскликнула: «О!» Гарри не стал рассказывать, что живет в гостинице «Лигурия» и еще не переехал в виллу. Уже целых две недели. Он только ездил иногда туда в горы, гулял по комнатам, по участку, любовался пейзажем. Для виллы нужны удобное кресло и хорошая, жесткая кровать. И светильники со стоваттными лампами. А еще нужен кто-нибудь, способный справиться с кухней.

– Сегодня утром, – сказал Гарри, – я видел вас в вагоне канатной дороги, когда спускались с Монталлегро.

– Funivia.

– Да, funivia. Когда я не на машине, я сажусь на funivia, поднимаюсь до Монталлегро, а оттуда спускаюсь к своей вилле. Она рядом с Сан-Маурицио-ди-Монти.

Как раз сегодня он ездил на виллу проверить, нет ли протечек после вчерашнего ливня.

– Я тут на автомобиле, – сообщила Маура. – Добираться сюда из Геновы автомобилем гораздо удобнее, чем поездом.

– На funivia вы курили.

Гарри очень хотелось сказать «на фуникулере». Сейчас она тоже курила. Она курила непрерывно, резко, глубоко затягиваясь и так же резко выпуская дым, словно спешила докурить сигарету.

– Да? – спросила она.

– В funivia была табличка «Не курить».

– Я не видела.

– Какой-то человек размахивал рукой и громко кричал – насколько я понял – «Здесь нельзя курить». С очень недовольным видом. Вы ему что-то сказали.

– А, этот. – Маура пожала плечами. – Я сказала, чтобы он не совал нос куда не надо. Знаете, летом я была в Барселоне, смотрела Олимпийские игры. И могу сказать вам одну вещь, если вы не знаете. В Барселоне курят все.

– Я год как бросил, – сказал Гарри. Маура затянулась и выпустила струю дыма прямо ему в лицо.

– Так, значит, вы видели меня на funivia. За все годы, что я сюда приезжаю – и когда муж был жив, и теперь, – я ни разу не посетила Сантуарио-ди-Монталлегро. Вот и решила съездить туда сегодня. – Она потушила окурок и откинулась на спинку, на свой меховой жакет.

– Святилище Девы Марии из Монталлегро. – Гарри помолчал.

– Когда я приехала сюда впервые, мне хотелось жить в Сант-Амброджио. Вы знаете, где это?

– Конечно. Совсем рядом отсюда. Там, где жил поэт Эзра Паунд.

– Да, я о нем слышала, – кивнула Маура.

– Во время войны, в сорок четвертом, немцы выгнали Паунда из его квартиры, это дом двенадцатый по Виа-Марсала. Там повесили мемориальную доску, вон с той стороны, – указал Гарри. – Рядом с концертной эстрадой. Он жил там с женой.

– Да?

– Американская армия двигалась от Рима вдоль побережья, и немцы укреплялись. Они заставили Эзру и его жену переехать к любовнице Эзры, Ольге Рудге, в Сант-Амброджио.

– Вы это серьезно?

– У нее был там дом. У Ольги.