ProМетро

Я изображал распростертого атланта, упираясь в одну боковушку кровати ногами, а в другую – руками, чтобы хоть немного уменьшить сводящий с ума скрип. А оседлавшая меня Надя совершала скачкообразные движения, при этом ее груди сталкивались друг с другом с таким звуком, словно надо мной хлопал крыльями лебедь – невидимый, но почему-то обязательно белый. Я глядел в потолок, на люстру, чьи пластмассовые хрусталинки вздрагивали от несуществующего сквозняка, и вспоминал рассказ Валерьева про матрешек, который читал когда-то давным-давно, еще в прошлой жизни… Там было что-то про расстояние между телами и какое-то «взаимопроникновение сознаний». Расстояние между моим телом и Надиным было, строго говоря, отрицательным и плавно колебалось в диапазоне плюс-минус несколько сантиметров, так что оставалось только удивляться, почему это взаимопроникновение до сих пор не наступило. И еще я очень надеялся найти в своих ощущениях, помимо банального трения слизистых, хотя бы крошечный элемент романтики. Но надежда постепенно умирала, медленно и незаметно.

А другая Надежда – и это, должно быть, было что-то из области психосоматики – через каждые десять секунд отвлекала меня одним и тем же вопросом: «Тебе правда удобно? ». И я неизменно отвечал ей: «Неважно! » Неважно… неважно… неважно… И так до самого конца, когда все действительно уже стало

– Не… важ… но, – произнес я в три приема и передал по своим бедрам бессловесный сигнал: «Стой, раз-два! ».

Надя подпрыгнула еще ровно два раза и замерла. Громко застонала на выдохе и с размаху припечатала меня к кровати всем своим телом.

И вот как раз в этот момент, где-то между моим предсмертным «но» и ее постсмертным стоном, произошло нечто такое, чего я никогда прежде не испытывал. Не взаимопроникновение сознаний, конечно, но что-то очень похожее. Мысли Нади внезапно открылись передо мной, словно страницы детской книжки: мало слов, зато очень много картинок…

Она врала мне!

Не знаю, зачем, но врала… Или, может быть, врала самой себе и произносила ложь вслух, чтобы было легче в нее поверить. Врала…

Как врет телереклама каких-то сладостей, когда утверждает, что «Важно то, что внутри». Фигня это, совершенно неважно, что внутри или кто! Лишь бы кто-нибудь… Пусть урод, пусть подонок, только бы не эта шершавая и хлюпающая, как прохудившийся сапог, пустота. Пусть возникнет иллюзия причастности хоть к чему-нибудь, собственной нужности хоть кому-то…

И ее парень, этот бывший любимый – не бросал ее! Он ушел, конечно, но не так… Он горел там, где «тоже постреливают», горел в танке… Потом написал – в последний раз – из госпиталя: «Не пугайся, когда увидишь незнакомый почерк…» Она так и не узнала, то ли потерял руки и ноги, то ли ожог страшный во все лицо…

И не вернулся. Пожалел, сволочь, не захотел «портить молодую жизнь». Только на хер ей нужна такая жалость? И на хер ей нужна такая жизнь?

И единственное, чего она сейчас хотела, это сдохнуть как можно скорее и безболезненнее. С болью у нее не получалось, в последний момент побеждала жалость к себе. Пробовала глотать ацетон, но не смогла, только сожгла гортань и месяц потом питалась одним мороженым. Пыталась резать вены по рецепту группы «Крематорий»: в теплой ванной, с папироской в зубах, но то ли травка оказалась неправильная, то ли не было нужной привычки, в общем, после четвертой затяжки ее просто вывернуло наизнанку, а расставаться с жизнью в заблеванной ванной – удовольствие на редкого любителя.

И тут одна подруга как-то обмолвилась про поезд. Так, типа хохмы, ничего серьезного. Идет поезд по кольцевой, сесть в него можно почему-то только на «Октябрьской» и почему-то именно в 22:33. На этом информация заканчивалась и начиналась мистика. Куда поезд направляется – куда он вообще может направляться по кольцу?! – так и осталось неясным. Только, якобы, было доподлинно известно, что ни его самого, ни пассажиров, которые в нем будут, никто уже никогда не увидит. По крайней мере живыми. Как в детском стихотворении – «идет налево… и уходит».

Дальнейшие мысли Надежды по этому поводу становились совершенно сумбурными, яркие образы наползали друг на друга. Чаще других в ее сознании возникала картинка, на которой мчащийся в полной темноте поезд внезапно оказывался перед огромной пропастью, куда обрывались рельсы, и медленно, под красивую музыку летел вниз. Еще Надя представляла себе тоненькую книжицу в глянцевой обложке, на которой было написано «Остров затонувших кораблей», только речь в ней почему-то шла о поездах. И еше какие-то рваные обрывки мелодии со словами: «А провожают самолеты СОВСЕМ НЕ ТАК, как поезда», и вот в этом «СОВСЕМ НЕ ТАК» Надя чувствовала скрытую угрозу. В общем, сплошной бред.

Это абсолютно непонятно, но она врала даже насчет часов, висящих на стене. Разглядела что-то, чего я не заметил, и не сказала…