Пролог (сборник)

Расплачется. Она ведь на самом деле волнуется. Хотя отец уже двенадцать раз ходил в рейд, она все равно переживает. Я ее успокаиваю, говорю, что переживать совершенно не из-за чего. Корабль надежен. Переход ерундовый, что такое девяносто миллионов для такого крейсера, как наш? Его строили для разведки внешних рубежей, девяносто миллионов для него пустяк. Сама планета безопасна, насколько может быть безопасна любая планета. Там все давно умерло. Ничего живого там не осталось. Даже бактерий. Только холод. Холод и лед. Иногда землетрясения – орбита нестабильна. Да мать и так все знает. У нас все знают про планету. Там тихо.

Но мать все равно не переубедить. Она пилила и пилила меня и под конец чуть не заплакала, хорошо, что заглянул отец и сказал, что мне нужно соблюдать режим. Мать ушла. Отец подождал немного, затем мы стали натягивать комбинезоны.

У нас отличные комбинезоны, универсальные. Держат вакуум, держат температуру, а специально для рейда предусмотрены амортизационные карманы – гасить силу тяжести. И в рейде комбинезоны почти не снимают, так в них и живут. За спиной рюкзак с энергоустановкой, обогревателем и кислородной машиной. Маска. Маска это не маска, а целый комплекс. Обязательный подогрев, стекло… это, собственно, даже не стекло, а особая сверхвязкая смола, ее невозможно разбить, разрезать, расплавить, в обычных, разумеется, условиях. Перчатки, спецботинки, эмблема…

Эмблему, кстати, каждый должен вышить сам, я почти целый старый месяц маялся, вышивая черное солнце, окруженное косматыми оранжевыми протуберанцами. Получилось неплохо, даже хорошо, мне потом потихоньку многие предлагали, чтобы я им тоже вышил. Иногда я даже соглашался, ну, так за пару капсул. Вообще в этом вышивании есть смысл. Эмблема на драге изнашивается быстро, приходится часто переделывать, наверное, раз в пол старых года. Потом так шить научаешься, что можешь сам себе даже одежду мастерить.

Я облачился в комбинезон, затем вспомнил про мамкин свитер, пришлось снова раздеваться, обряжаться в свитер и снова в комбинезон.

После чего мы спустились к танкам.

– Удачного рейда, – сказал отец, подтолкнул меня к танку и ушел.

Так просто.

Моя группа ждала внутри. Хитч сидел за штурвалом, остальные лежали в боксах. Я занял свое место, Хитч велел пристегнуться и рванул к кораблю.

Мы ехали почти четыре часа, каждый час менялись. Я был третьим и не видел корабля, но я знаю, что он похож на тарелку. Огромная тарелка. Танк заехал в трюм, выбросил нас там. Я успел оценить размеры, я никогда не видел таких размеров. Затем один из пилотов провел нас в кубрик и закрыл.

Мы просидели восемь часов в тишине, а потом через интерком нам сказали, что мы уже на орбите. Я думал, что рейд начнется как-нибудь по-другому. Масштабнее. А все было буднично, очень буднично, проще простого.

– Так всегда делается, – с бывалым видом заявил Хитч.

– Зачем? – спросил Джи.

– Затем, чтобы такие вот идиоты не настраивались на героизм, – ответил Хитч. – Все должно быть буднично и даже скучно, а то всякие едва прилетают на планету, так сразу начинают. А другим потом расхлебывать приходится. И вообще, всем спать.

Мы стали спать.

Я был разочарован.

День 1

Весь день мы сидим в кубрике. То есть лежим. Выходить нельзя. Каждая группа – четыре человека – в своем кубрике. На койках. Кроме коек есть малюсенькая туалетная, и все. Кран с водой. Под потолком интерком.

Дверь есть, но она закрыта. Дверь выходит в узенький коридор, коридор тянется до кают-компании и рубки. Но выйти мы не можем. Считается, что группы не должны общаться во время рейда. Чтобы не передраться еще до высадки. Наверное, это правильно. Мне все время хочется передраться, Хитч постоянно что-то рассказывает, от его голоса у меня настроение только ухудшается. Все-таки я привык жить в одиночку, а тут я почти в том же объеме пространства еще с тремя.

Хитч все время болтает.

И показывает всем кусок зеленого камня, нанизанный на цепочку.

– Это изумруд, – сообщает Хитч.

– Зачем он? – спрашивает Локк.

– Зачем… Это койка зачем, это кружка зачем, это ты зачем, а изумруд просто так. В этом его высшая ценность – он просто так.

Хитч вешает изумруд на шею, оглядывает нас с превосходством.

Я снова засыпаю. Под воспаленные рассказы Хитча. Рейд. Рейд.

Когда я проснулся, Хитч уже замолчал. Молчал. Лежал на койке с видом бывалого рейдера. Рожа самодовольная и значительная. Еще бы – в прошлый раз он больше всех тюленей нашел. Почти в два раза. У него самый высокий результат, недаром его после первого же рейда сделали руководителем группы.

– Проснулся? – посмотрел на меня Хитч. – Отлично, скоро пойдем в рубку.

– Зачем? – спросил я.

– Затем, чтобы увидеть мир. Ты же хочешь увидеть мир?

Мир я увидел. Через очки. Вернее, через светофильтры.