Пролог (сборник)

Замолчали они только поутру, уже с солнцем, так что я не выспался совсем.

А к полудню ближе неожиданно забежал Хвост. Он был возбужден и вертелся на скамье, точно мучился. Я предложил ему пить кипяток со зверобоем, мы стали пить. Хвост за то время, пока я его не видел, мало изменился, Хвост как Хвост, обычный зимний Хвост.

– Сами-то слыхали, что ночью творилось? – спросил Хвост. – Волки-то, а? Удивили. Как скаженные просто, до утра под стенами дрягались, у нас две кошки поседели.

– Это за мной приходили, – сообщил с печки проснувшийся Тощан.

Ему, кажется, полегчало.

Матушка кинула в него ложкой, Тощан увернулся.

– Да нет, – махнул рукой Хвост, – это не за тобой, за тобой потом придут, попозже.

– За мной не придут, – тут же возразил Тощан.

– Придут, никуда не денешься. Ты не думай, что, если ты заразный, тебя волки не сожрут. Им плевать, им разбирать некогда. А зимние волки – неправильные волки, от них чего хочешь можно ожидать. Сожрут, не подавятся, с костями и копытами, не заметят даже.

Тощан швырнул ложкой в Хвоста, не попал.

– Они даже наоборот, – дразнил Хвост. – Они, наоборот, любят, когда больной, любят, чтоб потухлей мясцо…

Тут уже я пнул Хвоста в колено. А нечего ему, пусть своих братьев травит, много их у него.

– А я теперь здоровый, – заявил Тощан. – Меня вчера лечили. Понял, хвостатый?!

– Ладно, я не про это ведь зашел, лечили так пускай, – сказал Хвост. – Я другое принес. Вы думаете, почему волки сегодня всю ночь орали? Почему они вообще повылазили-то?

Я не знал.

Хвост прилип к кружке, сделал несколько больших глотков.

– Так вот, это все не просто так приключилось. – Хвост обварил язык, выставил его подальше и теперь пытался рассмотреть, только не получилось. – Не за так волки выли, совсем не за так. Старостиха-то под утро разрешилась, – сообщил Хвост.

– Давно брюхатой ходила, а тут и родила вдруг.

Ну, родила, и что? Давно все знали, что старостиха пузатая, чего удивительного-то?

Хвост потрогал язык пальцем и добавил:

– Ведьму родила.

Хвост сказал вроде и не громко, а получилось громко, от стены к стене просто так и запрыгало. Ведьму родила, ведьму, ведьму.

Матушка велела нам всем кусать до боли языки, а потом достала из-под стрехи блестящий нож и воткнула его над дверью.

Я укусил язык, Тощан укусил, грамотей не знаю, а у Хвоста и так язык подприкушен, чуть шепелявит.

– Точно ведьму, – подтвердил Хвост. – Не вру ни разу.

– Как это ведьму? – спросил я. – Настоящую, что ли?

Матушка вздохнула, вытащила из печи горящую головню и ходила теперь по избе, совала головню в каждый угол, дымила и сыпала из кармана соль, хотя и так соли уже на полу достаточно скрипело.

– Самую что ни на есть, – заверил Хвост. – Непременную.

– Откуда знаешь? – спросил я.

– А что знать-то, папка ходил уже, смотрел. Ведьма. В каждом глазе по благодати. Все, точно.

Из-за печи показался грамотей. Сегодня он выглядел не лучше, чем обычно, только глаза краснели сильнее.

– И что староста теперь делать хочет? – спросил я.

– Что делать, что делать, ясно, что делать. – Хвост пожал плечами. – Староста давно дите хотел, а тут ему такое удружение. Вот староста и воет. Сидит да воет. Да старостиху свою бьет, лупит ее, коросту, за то, что ро́дила!

Матушка вернулась к нам, оттянула Хвосту воротник и засыпала ему еще горсть соли, и подзатыльник ему вкатила.

Ну и мне тоже за шиворот соли.

– Ведьму-то жечь надо, пока не поздно, – сказал Хвост. – А то как начнется… Сам знаешь. Волки по всей округе проснулись, сбежались, сидят по опушкам. Теперь из дому даже выйти опасно, не то что в Кологрив. А у Захарихи три бочонка с брагой лопнули, вот она орала!

Грамотей взял костыль, подошел к столу, сел и тоже стал пить чай со зверобоем.

– Мужики уже собираются, – сказал Хвост и подмигнул.

– Что же они собираются-то?

– Так говорю тебе – жечь хотят. Ладно, пока маленькая, а как подрастет чуть? Житья не станет. В болотах и так одна есть, все мутит и мутит. А если две ведьмы будет? Опять с места уходить придется. Двадцати лет не прожили – и снова уходить, все бросать, соль бросать. Говорят, почти везде соляные колодцы заросли, рассол не течет, у нас только, да в Забоеве и осталось. Не, мужики уходить не хотят, мужики жечь хотят.

А я не знал, что сказать. У меня еще после ночи в голове какая-то темнота пошевеливалась. Мужики жечь хотят. А у Тощана угорь в легких.

– Столяр уже лестницу собирает, топором стучит.

– Зачем лестницу? – не понял я. – Куда лезть?

– Как это зачем? Ведьму жечь. На лестнице, как полагается. Можно еще в бочке говорят, но на лестнице виднее. А в бочке она как в кошку перекинется, так и лови потом.

– А староста что? Он что, дочку свою так и отдаст жечь?

– Сам виноват, – сказал Хвост. – Зачем он летом дьявола на берегу поставил?

– Какого дьявола? – не понял я.

– Какого-какого, глиняного. С усами.

– Так это сом ведь был! – удивился я. – Он сома хотел…

– Это он нам сказал, что сом, – перебил Хвост. – А мужики говорят, что дьявол. Вот староста идола поставил – и наказало его тут же…