Пролог (Окончание)

— Очаровательная «party».

— Разве не великолепно?

Чмок-чмок.

— А эта шутка актёров просто прелесть.

Чмок-чмок.

— Не правда ли?

— Удовольствие было видеть вас

— Удовольствие было видеть вас.

Чмок-чмок.

* * *

На другой день я, понятно, встретился с тем длинным усатым парнем из «Уличного театра» (девушку мне разыскать не удалось: сразу после выступления она уехала). Он оказался руководителем труппы. В ней — пятеро молодых ребят и одна девушка. Начинающие актёры. Каждый где-нибудь работает или ищет работу. «Уличный театр» — это их гражданский долг, это — в свободное время. Как ясно из названия — играют на улицах, на станциях метро, в парковых аллеях. Метод — вовлечь в действо зрителей: прохожих, пассажиров поезда, рабочих на стройке во время отдыха. Главная тема их выступлений — расизм, война во Вьетнаме. Сценарии пишут сами. Очень много, конечно, импровизируют.

— Вас действительно пригласили, чтобы вы «сыграли» что-нибудь о расизме? — спросил я.

— Да. Но мы решили поговорить о них самих.

— Вы не боитесь, Джон, что вас перестанут финансировать после того, что вы натворили?

Он усмехнулся:

— Финансирование грошовое. На эти деньги мы можем только снять конуру для репетиций. Но они не перестанут. Перестать — значит признать, что мы сказали правду. Они делают хитрее. Они не принимают это на свой счёт. Они аплодируют. Это, мол, о других. Умные, бестии. И нервы крепкие. Осечка у них вышла только с той стервой. Остальных не пробьёшь.

— Вы надеялись?

Он махнул рукой:

— Нет. Скорее для собственного самообразования. Интересно было, как они станут реагировать. Мы работали в разных аудиториях. Встречали сочувствие, ненависть, редко — равнодушие. Среди таких, — Джон вздёрнул лицо куда-то к верхушкам небоскребов, — мы выступали впервые. И встретили что-то совсем новое. Мы ещё не разобрались — что. Но что-то очень упругое, растягивающееся, как резина…

Глава двенадцатая ДЕКАБРЬ

Похождения виолончели

Человек, лицо которого было сжато седыми баками, похожими на стальные японские мечи, коими волевые самураи делают харакири, объявил:

— Леди и джентльмены, я хочу представить вам сегодня молодой талант, который предъявляет музыке более высокие требования, чем предъявляем мы. Прошу тепло встретить виолончелистку мисс Шарлотту Мурмэн.

Леди и джентльмены — их было не больше двух десятков в этой большой, богато обставленной квартире, занимающей почти весь этаж в доме на Пятой авеню, — вежливо зааплодировали.

Но требовательный талант появился не сразу. Вначале в комнату вкатили обширную платформу на бесшумных колесиках. На ней я разглядел пюпитр с нотами, стул, а также следующие предметы: электроплитку, сковородку, несколько яиц в деревянной плошке, нож, велосипедную грушу-гудок, тарелки фаянсовые, молоток с деревянной ручкой, два ведра жестяных, несколько бутылок с кока-колой, кусок оконного стекла средней толщины на подставке, магнитофон, мужские штаны серые полушерстяные (с виду) на вешалке, два динамика производства неизвестной фирмы, клубки проводов среднего диаметра и прочую хозяйственную мелочь, которую я в данном перечислении опускаю. Имущество такого разнообразия и количества обычно остается после, пожара небольшой бруклинской продуктово-хозяйственной лавки и вывозится с пепелища на одноколесной тачке друзьями и родственниками погорельцев под плач и стенания последних.

Затем служители вынесли виолончель, которую поставили рядом со стулом. И только тогда появилась сама мисс Шарлотта Мурмэн, женщина лет двадцати пяти в длинном чёрном платье.

Она остановилась возле платформы; и ей снова похлопали. Мисс села на стул среди своего странного имущества, не очень вязавшегося с обстановкой респектабельной квартиры и вечерними костюмами гостей, проверила контакты проводов, раскрыла ноты на пюпитре и принялась настраивать, инструмент.

Человек с самурайскими мечами на щеках сказал:

— Композитор Джон Кэйдж, «Конструкция номер 26 минут 11 499».