Пролог (Часть 1)

Это началось вчера, когда воздушные шарики с надписями «Роки», «Дики», «Рони» празднично сыпались из огромных рыболовных, сетей, которые были подвешены под потолком зала съезда республиканской партии. Делегаты, восторженно выкрикивая имена кандидатов в президенты, наступали на шарики ногами, шарики лопались, и в зале съезда стояла густая пулемётная стрельба. «Великий и прекрасный штат, такой-то выдвигает кандидатом в президенты США человека великих принципов такого-то», — и снова сыпались шарики и стояла стрельба, как во время кавалерийского налёта.

Я не знал тогда, что где-то совсем рядом с конвеншн-холлом шла не шариковая, а настоящая стрельба, не знал о событиях в районе Свобода, когда в половине четвёртого утра, после окончания великого республиканского торжества, вышел из зала съезда и отправился в гостиницу. Жаркую и влажную тишину на улицах нарушали лишь гудки машин, которые развозили делегатов, да пение. Пели два десятка негров, напротив выхода из здания конвента. Они пели очень негромко, но пение их было таким контрастом только что прекратившемуся реву, что слышалось отчётливо.

Я беден и чёрен,
Но все ж я человек.
Я голоден и чёрен;
Но все ж я человек.

Негры были одеты в комбинезоны, в какие одеваются рабочие южных плантаций.

Я знал их. Это были участники движения бедняков. Их привёл сюда, в Майами, вождь этого движения, преемник Кинга, священник Абернети.

Накануне я видел их в штаб-квартире съезда, которая помещалась в самом фешенебельном отделе Майами — «Фонтенбло».

Они шли по вестибюлю плотной кучкой. И казались такими чужими среди дорогих ковров, начищенной меди. Они держались вместе. Охочие до всяких событий репортеры и телевизионные камеры немедленно окружили их, а они шли потихоньку от одной двери к другой.

Впереди шёл Абернети. Плотный человек, неторопливых, степенных движений, с медленным, я бы сказал, лицом, на котором и глаза тоже казались медленными. Но они — я видел их много раз — умели зажигаться, когда ему надо было действовать. Я видел его таким впервые через несколько дней после убийства Кинга. Глаза были жесткими и стремительными. И вся его плотная фигура приобретала стремительность, делалась изящной и ловкой. Сейчас же он шёл медленно, медленно поводил головой из стороны в сторону. И через равные короткие интервалы спрашивал не очень громко тех, кто шел рядом с ним:

— Слышали ли вы когда-нибудь о Майами?

— Да! — кричали ему громко в ответ.

— Были ли вы когда-нибудь здесь?

— Не-е-ет! — несся крик.

— Вы здесь теперь, — негромко продолжал Абернети. — Смотрите вокруг, смотрите внимательно — так живут богатые люди Америки.

Этот диалог повторился несколько раз. Он спрашивал негромко. А те отвечали криком.

Потом они запели. Ту самую песню, что утром, перед рассветом пели негры напротив зала съезда республиканской партии.

Эти люди приехали в Майами, чтобы напомнить шумному и самодовольному партийному съезду республиканцев, что за стенами зала, который машины накачивают особым сухим и прохладным воздухом, есть другой воздух — горячий и влажный, как на болотах вдоль великой Миссисипи; что живут в Америке люди, интересы которых никак не представлены на конгрессе республиканской партии (из 1333 делегатов — всего около 30 негров; они представляют 51-й штат Америки; а название штата — голод).

Но конгресс, конечно, ни о чем не пожелал вспомнить.

В то предрассветное утро, когда я шёл из зала конгресса, а усталые люди Абернети пели песню на тротуаре: «Но всё ж я человек», совсем неподалёку от фешенебельных отелей Майами-Бич, в которых разместились делегаты, в негритянских кварталах Майами уже лилась кровь.

По словам местной газеты, во всём были виноваты сами негры.

Они требовали, чтобы власти города обратили внимание на их положение: на их школы, на их заработки, на их жилищные условия. Они требовали, чтобы среди полицейских и пожарников в негритянском районе были негры. Как и люди Абернети, они ничего не добились.

Тогда они вышли на улицу. Как могут выразить свой протест несколько сотен негров в городе Майами, протест неорганизованных, необразованных, отчаявшихся людей? Криками. Битьём стёкол в магазинах. Перевернутой и сожженной машиной. Этот протест не простирается дальше своих же кварталов, своего же мучительно знакомого гетто.

Полиция отлично знает, как поступать в таких случаях. Вначале на полицейской машине привезли священника-негра, дали в руки микрофон, ждали, что успокоит толпу. Он начал. Но люди, стоявшие возле машины, кричали:

— Нам надоело слушать вас… Нам надоело слушать вас…

Священник говорил.

— Пусть они опустят оружие… — скандировала в ответ толпа. — Пусть они опустят оружие…

Священник продолжал.

— Мы не можем ждать, — неслось ему в ответ. — Мы не можем ждать.

Полицейские поняли, что священник им не поможет, и отправили его в участок передохнуть.

Толпа осталась один на один с охранниками порядка, того самого порядка, который так неплох, если судить о нем по речам в конвеншн-холле.

— Стреляйте в нас! Стреляйте в нас! — кричала толпа.