Пролог

К счастью, на площади заблеял баран. Сестрорецкий бросил читать и выставился в окно лавки, он забыл про стихи, а на лице у него образовалась надежда. Это потому что во вчерашнее дежурство в грамотейскую будку заглянул местный мостник, заказал оду к своему пятидесятилетию и в качестве платы выставил барана. Теперь Сестрорецкий тоже мечтал о баране. Мясо, шерсть, рога.

Сестрорецкий замолчал, затаил дыхание, но заказчик с бараном так и не появился. Сестрорецкий разочарованно пнул табуретку.

— Двадцать шесть часов лучшие поэты читали свои лучшие стихи, — сказал он. — Поэтический марафон, он проходил под девизом «Смерть овражным древоточцам». И что ты думаешь? Хоть один древоточец сдох? Нет, как жили в овраге, так и живут. Если уж двадцать два поэта не смогли выжить даже одного паршивого древоточца, то что говорить о ведьме?

— Но я видел, — возразил я. — Собственными глазами…

— Собственными глазами… — передразнил Сестрорецкий. — Разве можно в наши дни доверять собственным глазам?

— Но это правда. Я видел, как грамотей…

— Правда то, что ты дурак, — Сестрорецкий ухмыльнулся. — Только дурак может пойти в грамотеи добровольно, по своему хотению.

Я пожал плечами.

— Ты у нас один такой, наверное, — Сестрорецкий постучал себя по лбу. — Доброволец…

— А ты?

— Я? — Сестрорецкий печально вздохнул. — Когда мне было семь лет, я по глупости сочинил дразнилку. «Моя сестра Елена, тарам-папам — папам, похожа на полено, парам — папам — папам». За это через год она отдала меня проезжему грамотею. И вот я здесь. Какой дурак станет поэтом по своей воле?

В лавку вошел мужик. Стоял, сиволапо глядел на разложенные статусы. Выбирал вроде как. У нас статусы по цветам разложены — красное — удача, желтое — здоровье, синее — чтобы достаток в дом.

— Здравствуйте, у нас широкий выбор, — сказал Сестрорецкий мужику. — Все возможные статусы. Бриллианты мудрости, жемчужины бесед. А если хотите всклад, то вам ко мне. Я поэт, сочиняю в рифму и недорого. Вам поздравления? Или наоборот? Могу предложить отличные некрологи и эпитафии…

— Мне бы это… — мужик поежился. — Это…

— На удачу? На здоровье? На урожай? Есть отличные урожайные статусы…

— Мне бы от чирьев, — мужик снова поежился. — Чирьи замучили…

— Это к нашему прозаику, — Сестрорецкий указал на меня.

Мужик придвинулся ко мне и засучил рукава. Все его руки были покрыты жирными гнойными нарывами, даже смотреть на них было неприятно. Но я удержался, не отвернулся, Сестрорецкий прав, художник не должен отстраняться от жизни.

— Мучаюсь, — сказал мужик. — Не могу больше, по всей наружи повылазило… Можно как-то поправить?

— Можно, — сказал я. — Все можно, почему нет… Нужно знать имя.

— Чье? — не понял мужик.

— Ваше.

— Кордубан, — сказал мужик. — Меня зовут Кордубан.

Кордубан. Это все несколько осложняет. Но и упрощает тоже, человеку с именем Кордубан легко придумать смешную историю.

— У меня это с детства, — сообщил Кордубан. — Трудно так жить. А мне сказали, что вы отписываете…

Кордубан выставил на прилавок небольшое лукошко, покрытое лопухом. Снял лопух, под ним яйца. Сестрорецкий тут же лукошко подцепил.

— Он у нас один из лучших, — Сестрорецкий указал в меня пальцем. — Хоть чирьи, хоть струпья, хоть от чесотки. Пером лишь взмахнет — зудни так и дохнут, так и дохнут.

— Хорошо бы… — мужик поглядел на меня с надеждой. — А то лекарь много просит…

— Не верьте лекарям, — посоветовал Сестрорецкий. — Они лгуны и нечестивцы. А их предводителя давно пора высечь. А мы совсем недорого берем…

— Хорошо бы…

— Завтра приходите, — сказал Сестрорецкий. — С утра, а лучше к обеду. Все будет как надо. Никаких чирьев, наш прозаик по чирьям мастак. По чирьям и свищам.

Сестрорецкий кивнул на меня.

— У нас его так и называют — Повелитель Свищей. Так что завтра все будет нормально, в течение недели недуг отступит…

Сестрорецкий взял Кордубана под локоть и выпроводил его из лавки. Достал из лукошка яйцо, пробил пальцем дырку, выпил, зажмурив глаза.

— Ему дегтем помыться надо и загорать лучше, — сказал я. — И квас еловый. Чирьи и пройдут.

— Тоже мне, докторишко выискался, — Сестрорецкий пнул меня в ногу. — Дегтем пусть лекари пользуют, а ты словом должен. Словом врачуй души людские! Словом! С чирьями-то справишься?

Чирьи лучше всего юмором. Я давно заметил, чирьи хорошо юмором отписывать. Юмористический рассказ, развернутый анекдот, сатирическая новелла. «Чирьи и тьма», «Адский прыщ Кордубана», «Повелитель Свищей» тоже пойдет. Объем небольшой, обычно странички вполне хватает, чтобы нарывы отступили. Вечером на подоконнике разверну, часа за два. Кривоухий, мой сосед по келье, с таким вообще за полчаса справляется, раз-два, чирьев и нет, а мне повозиться надо. Зато у меня шпора хорошо получается, ко мне уже четверо за месяц приходили и все удачно. Но надо учиться, расширять круг тем.

— Или на Кривоуха чирьи свалим?

— Сам разберусь, — сказал я.

— Как знаешь…

Сестрорецкий зевнул.

— Все-таки хорошо, что я не прозаик, — сказал он. — Поэзия всяко почище, ни тебе чирьев, ни рожи, ни золотухи. В худшем случае похороны…