Прокурор

— А ведь я не шучу, — серьезно продолжал Межерицкий. — Тут до черта дел! — обвел он рукой вокруг. — Три месяца живем, а все сыпется, отклеивается, перекашивается. А виновные где? Не найдешь! Да еще, я уверен, за этакую срамоту кто-то премию получил. За перевыполнение, экономию и так далее. А теперь я должен тратить свое время, деньги и нервы, чтобы в новенькой квартире сделать ремонт! И не делать нельзя. Просто невозможно жить. Зимой и вовсе будет худо, попомните мои слова. Видели, как заделаны наружные швы? — Он вздохнул, помолчал и махнул рукой: — Впрочем, что вам толковать. Сытый, как говорится, голодного…

— В каком это смысле? — не понял друга Измайлов.

— Я, конечно, тебя не осуждаю, — виновато улыбнулся Межерицкий. — И, имея твое положение, сам бы…

— Погоди, Борис, — нахмурился Захар Петрович. — Ей-богу, не знаю, о чем ты…

Галина смутилась, и Измайлов понял, что за словами Межерицкого кроется определенный и реальный смысл. А вернее, какая-то неприятная для него, Измайлова, штука.

— Прости, если лезу не в свое дело, — сказал Борис Матвеевич. — Не будем об этом…

— Нет будем, — сказал Захар Петрович и, посмотрев на жену, повысил голос: — Черт возьми, объясните же, наконец!

— Ну, помнишь, я тебе говорила… Как-то к нам зашла соседка… Да и во дворе все говорят… Таких квартир, как у нас, в доме всего три. Еще у Петрова и Бабаянца… Паркет, моющиеся обои… И вообще, качество…

Петров был заместителем начальника горотдела внутренних дел, а Бабаянц — зять председателя горисполкома, и к тому же директор автобазы.

— Но ты ведь знаешь, я не обращался к Самсонову по поводу отделки квартиры. И не видел ее, пока нам не выдали ордер! — сказал Захар Петрович, обращаясь к жене. А потом — к Межерицкому: — Честное слово, Боря!

— Я тебе верю, — похлопал его по руке приятель.

Но Измайлову показалось, что Межерицкий не верит. И от этого было почему-то неловко, стыдно.

Потом уже, дома, Захар Петрович думал о том, что стыдно ему стало вот почему: сто двадцать одна семья, проживающая в их доме, обижена, оскорблена и обременена чьим-то заведомо нерадивым трудом, а он и еще двое счастливчиков освобождены от забот и хлопот.

За какие такие заслуги? Ведь они, эти остальные, такие же трудяги, как и он. У каждого свое дело, свой участок работы. Даже посложнее, может быть. И, например, как у Бори Межерицкого, не менее ответственный. Ведь он, прокурор, и рабочий у станка на заводе Самсонова равны по существу и по закону. Они имеют равное право на жилье…

— Почему ты мне не сказала об этом раньше? — спросил Измайлов жену, когда они пришли к себе.

— Господи, да я сама узнала об этом недавно…

Настроение было испорчено. Захар Петрович хотел было опять засесть за свои деревянные скульптуры, но не смог — боли в пояснице усилились.

Он лег с книжкой, но не читалось.

Измайлов почему-то вспомнил слова, оброненные как-то Зарубиным, что прокурору вредно долго засиживаться на одном месте. Тогда Захару Петровичу показалось, что прокурор области не совсем прав: чем дольше работаешь в районе или в городе, тем лучше знаешь людей, их проблемы и нужды и, разумеется, местные «болячки». Теперь же он понял, что имел в виду Степан Герасимович.

Взять хотя бы сегодняшний случай. Он, прокурор города Измайлов, получил квартиру в доме, построенном заводом. Одна деталь: его квартиру отделали лучше других. И пусть он этого не знал, но ведь Самсонов же знает!

Захар Петрович пожалел, что говорил с Самсоновым не так, как надо было говорить на самом деле, — строго и требовательно. То, что огрехов у директора хватает, видно очень хорошо.

Значит, миндальничал? Боялся испортить отношения?

Так вот, наверное, почему Самсонов уверен, что и на этот раз его «волевые» действия сойдут ему с рук. Как и в прошлом году.

«Вот что для него означают паркет и моющиеся обои!» — с горечью размышлял Захар Петрович.

И подумал: в сущности сколько в нашей жизни мелочей — еда, одежда, квартира. Каждодневные заботы, от которых вас незаметно могут избавить вот такие «доброхоты», чтобы потом потребовать за них соответствующую плату на что-то закрыть глаза, что-то посчитать «отдельными недочетами»…

Мелочи… А если посерьезнее? Например, устройство сына или дочери в «престижный» институт, потом — на «теплое местечко». Тогда и услужить надо будет соответственно — не заметить хищение, простить взятку, а то и еще похуже…

«Да, — вздохнул Захар Петрович, — Степан Герасимович все-таки прав. Семь лет я в Зорянске. Оброс друзьями, знакомыми. С кем-то ездил на пикник, у кого-то был на дне рождения, у кого-то на свадьбе. И, наверное, кто-то мне уже сделал услуги. Всего ведь не упомнишь. Хожу в магазин, бываю у врачей. Да и Галина с Володей тоже вращаются среди людей. Конечно, нельзя всех считать корыстными, расчетливыми, но ведь и таковых хватает…»

Размышления Захара Петровича прервал звонок Гранской. Инга Казимировна справлялась о здоровье. Она не была в прокуратуре, когда Измайлов беседовал с Самсоновым.

— На поправку, — неопределенно ответил Захар Петрович. — У вас ко мне дело?