Майер подсел к ним. Тотчас около столика возник официант. Получив заказ, он быстро удалился и уже через несколько минут вернулся с небольшим круглым подносом, на котором стоял высокий стакан с пивом и блюдечко с поджаренными и подсоленными орешками.
Некоторое время Майер молча наслаждался пивом и орешками, затем спросил у мужчин, сидевших с ним за столом:
— Решились?
Один из них, с седой шевелюрой, вынул из кейса и протянул Майеру исписанные листки бумаги со словами:
— Если бы просили не вы, Рудольф Дмитриевич… Врачи в последнее время мне запретили волноваться…
Другой, полный, вальяжный, достал конверт из кармана пиджака и отдал его Майеру.
— У нотариуса заверил, на всякий случай… Но, Рудольф, в Совдепии ведь подотрутся нашими показаниями!..
— Возможно! — пожал плечами Майер. — Но зато будут знать, кто есть кто… И где искать…
Третий, с заметным шрамом на лице, открыл папку, лежащую перед ним на столе, и, протягивая Майеру сложенные вдвое листки, заметил:
— Они и так знают… Только ручонки распустить им никто не дает!..
Старик спрятал бумаги в свой кейс и, заметно волнуясь, сказал:
— Спасибо, друзья!
Крепко пожав всем руки, Майер попрощался и поспешил к машине.
Едва его темно-вишневый «форд» отъехал от тротуара, как к нему в хвост снова пристроился голубой «бьюик».
«Форд» притормозил у перекрестка, чтобы пропустить переходящих улицу пешеходов, а затем быстро набрал скорость и направился к набережной Еудзона.
Еолубой «бьюик» неотступно держался за «фордом», сохраняя дистанцию.
Он мог не делать этого, потому что Майер находился в таком приподнятом настроении, что совершенно не смотрел по сторонам.
«Форд» Майера остановился на набережной. Прихватив пакет с хлебом, Майер оставил машину и спустился к воде, чтобы покормить птиц.
При его появлении заметались над водой большие белые чайки, бросаясь вниз с пронзительным криком.
Майер стал отламывать от батона куски и бросать чайкам в воду. Птицы клевали хлеб, а он стоял и с просветленной улыбкой смотрел вдаль.
Майер не заметил, как медленно и бесшумно к стоящему «форду» подполз голубой «бьюик». Боковое стекло у заднего сиденья машины опустилось, и находившийся в глубине автомобиля мужчина в черной кожаной куртке с поднятым воротником и в черных солнцезащитных очках припал к прикладу снайперской винтовки с глушителем.
И в ту минуту, когда над Гудзоном прогрохотал очередной поезд подземки, раздался глухой выстрел.
Судорожно пытаясь ухватиться за воздух, Майер упал лицом вниз, в воду. Распахнувшиеся полы белого плаща некоторое время удерживали его на поверхности, затем тело медленно поглотили воды Гудзона.
Падая, он уронил оставшийся хлеб, и чайки бросились за ним на берег и стали драться, вырывая друг у друга куски.
Мужчина из голубого «бьюика» быстро подошел к автомобилю Майера, открыл дверь «форда» и, схватив лежащий на переднем сиденье кейс, бросился к своему автомобилю.
Нырнув в «бьюик», он с силой захлопнул дверцу. В ту же секунду, взревев, машина сорвалась с места и исчезла…
На следующий день после встречи с человеком в роговых очках Оболенцев пришел на работу пораньше. Пока никого не было, он решил спокойно разобраться с документами, с тем чтобы подготовить окончательную формулу обвинения Борзову, а затем и другим лицам, проходящим по делу. Доказательств для обвинения у Оболенцева имелось предостаточно. Однако полной ясности по ряду эпизодов так и не было. Многие звенья цепочки, соединенные с Борзовым, выпадали. Особенно это касалось контрабанды икры и связей Борзова с таможней.
Кроме майеровских признаний и показаний еще ряда лиц, прямых выходов на Борзова не было. Все замыкалось на Штукатурове. Оболенцев в глубине души все же надеялся, что скоро Майер даст о себе знать. Он понимал, что старик начнет шевелиться только после того, как узнает, что по делу арестованы его основные недруги. Такая информация по прессе прошла, и Оболенцев, веря в Майера, ждал — несмотря на то, что хорошо знал о процессуальной несостоятельности его материалов. Но его в данном случае интересовали исключительно сведения, о которых старик на присланной кассете обещал поведать. Как распорядиться ими и как обратить их в доказательства в процессе следствия, для Оболенцева было делом техники и времени.
«Была бы только информация адресная и правдивая, — думал он. — Если еще госпожа удача не подведет, то недостающие звенья непременно восстановим. Правда, для этого надо работать и работать».
Он, конечно, не рассчитывал на абсолютный успех. Ведь в его долголетней практике были случаи, когда изнурительный многомесячный труд заканчивался пшиком. Поэтому то, как будут развиваться события дальше, знал только Бог. Но Оболенцев всегда действовал по принципу «На Бога надейся, а сам не плошай».