Однако смогли отвлечь одержимых на мгновения, которых агенту Дмитро Поляне хватило на то, чтобы выставить щит, выбраться в коридор и организовать эвакуацию принцессы.
Второй патруль, пропустив убегающих, вышел наперерез преследователям, и завязался короткий бой с печальным результатом: все были выпиты точно так же, как и предыдущие. Третий патруль сразу поспешил на прикрытие ее высочества, и в составе там был штатный маг, который планировал моментально открыть Зеркало, но им ударили в спину, обездвижили и мгновенно иссушили резерв.
Картину финального боя Тандаджи составил по рассказам Алины и студента Ситникова, а также после разговора с магами.
Осталось дождаться пробуждения темных, чтобы ответить на вопросы, почему и зачем.
Хотелось бы, конечно, чтобы очнулся Тротт – что-то подсказывало опытному тидуссу, что у одержимых студентов стоит такой же сложный ментальный блок, как и у руководителя школы воров, арестованного Стрелковским. А единственный, кто мог снять подобный блок, валялся в больничной палате, приходя в себя лишь на мгновения, а потом снова проваливаясь в беспамятство.
Максимилиан Тротт ощущал себя странно. Картинки окружающей действительности в те моменты, когда он пребывал в сознании, были приглушенными, почти бесцветными и безвкусными. Звуки казались то слишком тихими, то, наоборот, невыносимо громкими, и минуты бодрствования быстро сменялись черными провалами с неприятными снами, будто организм уставал мыслить и чувствовать и отключался. Как аппарат с однажды перегоревшим предохранителем: чуть скачок напряжения – и все, не работает.
Каждый раз, когда он осознавал себя, мозг лениво оценивал происходящее вокруг, анализировал, пытался нащупать потоки стихий, но был еще слишком слаб. Только и оставалось, что слушать и наблюдать из-под опущенных ресниц – иначе слишком уж резал глаза свет в палате.
– …Типичный неврологический шок, острая реакция на раздражители органов чувств…
Это врач, его халат ослепительно белый, общается с коллегами.
Провал.
– …Молодой человек, вы куда?!! Наденьте быстро бахилы!
– Да я профессору пирога принес домашнего. А бахилы мне на ноги не налезают, рвутся…
Тяжелый бас Ситникова, от которого болят уши. Вкусно, но очень резко пахнет выпечкой, и хочется смеяться от нелепости ситуации. Какие пироги? Он же весь на капельницах.
– Молодой человек, он пока не может есть, не видите?
– Спасибо, профессор Тротт, – говорит Ситников грустно. – Выздоравливайте, я очень хочу, чтобы вы дальше с нами занимались.
Он уходит и уносит с собой гостинцы, а запах дрожжевого теста и какой-то сладкой начинки еще долго витает в воздухе палаты.
Провал.
– Малыш, хватит притворяться, я вижу, что ты не спишь.
Улыбается сухими губами.
– Сгинь, Март.
– Ты ж моя умница, – утрированно сюсюкает фон Съедентент, и что-то мелькает перед глазами. Макс пытается поднять веки – точно, его сканируют. – Теперь, когда тебе поджарили мозг, может, ты станешь немного тупеньким, как мы? Мы тебя все равно будем любить, герой.
Он язвит, но слышно, что переживает.
– Пить, – просит Тротт шепотом.
С ловкостью заботливой бабушки Мартин приподнимает его голову и поит из специального поильника.
Провал.
Никак не разомкнуть веки. В палате кто-то есть. Но перед глазами – темнота, зрение отказало не вовремя. Ничего, вернется.
Всхлип, сопение.
Его пальцев касаются, осторожно, будто опасаясь, легко, почти ласково гладят, тут же отдергивают руку.
– Спасибо, – шепчет темнота голосом Богуславской.
Снова провал.
Пятая принцесса вышла из палаты, где лежал Тротт, и потопала к выходу из лазарета. В коридоре сновали туда-сюда врачи, стояли охранники, в уголке расположился Тандаджи, внимательно слушавший какого-то сотрудника. Мимо медленно прошли два семикурсника – друзья Матвея, они тоже были у него на дне рождения, – окинули ее настороженными взглядами, остановились, чтобы заговорить, но были окликнуты всевидящим Тандаджи, который интересовался самочувствием и готовностью ответить на вопросы следователя.
Алина извиняющеся улыбнулась, сказала вежливо «потом поговорим» и пошла быстрее.
Она, до того как заглянуть по какому-то наитию в палату Тротта, видела в лазарете Матвея, видела издалека – тот стоял у реанимации, где лежал Димка, вглядывался за стекло, – и хотела подойти, но побоялась. Вдруг не будет больше прежнего Матвея, вдруг он станет чужим и почтительным? Тогда бы она точно расплакалась.
Больница находилась на территории дворцового комплекса и имела два выхода – в парк и в город. Но во дворец Алинке не хотелось. Василина уехала, Марина была на работе, а Поля засела за чтение старой книги о бермонтских традициях, каким-то чудом нашедшейся в королевской библиотеке. Однако бросила, зафыркала, повздыхала и ушла в спортзал. Звала с собой и Алинку, но она отмахивалась – спорт не был для нее средством успокоения.
Принцесса потопталась у выхода в парк, развернулась и пошла к двери, ведущей в город. За ней тенями следовали охранники, и это ужасно раздражало.