Проклятый род. Часть II. Макаровичи.

- Про то оставим. А про Доримедонта вот что. Ну какой же ты психолог, коли только на свой аршин! Люди разным живут. А тут так и просто разница вкусов только. Скучно мне, Яша. И много я тут передумал. Ну, и о деньгах думал. Вот, хоть бы наши деньги, то-есть не наши с тобой, а эти мильоны... Ведь это проклятие какое-то. Проклятие. Вот, гляди: книги лежат. В разные времена в разных странах люди их писали. И хорошие люди. Большие люди. Идеями различными горели. Ну, и страданиями различными. Ведь люди же они, авторы-то. Люди настоящие. И те еще люди, о которых предание только. Так вот, книги раскрой. Разное найдешь. Ну, и про деньги кое-где найдешь. Но кое-где, говорю. Кое-где. Может быть, на сто страниц одна. А ведь отражают же они жизнь, книги-то. С этим спорить не станешь. Жизнь - она богата. И совсем не деньгами богата. Вот Земля, планета наша, богата. Но не золотом же только. Да, жизнь. А это что? Проклятие, говорю. Проклятие. О чем говорят, думают? Деньги. Ты вот о чем? Деньги. Вот вечерами у окна сяду, без лампы. Чужие люди идут. И если кто про дом что скажет, то непременно слово мильон тут же. Или про коменданта что. И то же. И улыбочка какая-то при этом на лице. Точно какую-то гадкую тайну другу другу сообщают. Или насмехаются. Мы, мол, идем, и ничего, люди как люди, а там за стенами этими миллионеры. Мы настоящие, счастливые, а там миллионеры. И мимо торопятся, в свою жизнь. Ну, про коменданта это понимаю. Он деньгами жив. Так ведь нет. Бессчетное число раз на улице, в театре, на пароходе слова я эти дурацкие, шепотные слова слышал за спиной своей. Я-то тут при чем? Макара Яковлича сынок... Проклятие - оно ядовитое. Ведь чуть не до вчерашнего дня тешили меня слова те шепотные. Мильоны... Да я проклял их. Меня ими кто-то проклясть хотел. А я сам проклял. И слово дал.

Чуть раскипевшись, опять затих, взоры от Яши отвел в свое, в пустое.

- ...Да. Слово дал.

- Какое слово?

Яша на диване развалясь нахмуренный.

- Такое слово, чтоб никогда о деньгах не думать. А не то что уж их за главное почитать. И... и кару себе определил за запретную мысль.

- Какую кару? Сто поклонов? Бичевание?

- Не скажу, какую кару. Только едва ли скоро приведется карать себя. Искренно противны мне деньги.

- Гм. Так. Ну и пусть. Хотя не очень верю. Но можешь же ты с братом посоветоваться. Не могу я один во вражьем стане. Психологически невозможно. О Викторе говорю. О Викторе. Об итальянском господине.

- Это чтоб он сюда? Из-за Доримедонтовых денег? Да что ты! Конечно, не поедет.

- Почему не поедет? Письмо ему. Телеграмму.

- Уж если я слово дал и слово свое сдержу, то он, Виктор...

Тихо улыбнулся Антон и взоры в даль мглистую послал, ввысь ли.

- Или думаешь такой же он кисляй, как ты? Нет! Ты план мой оцени. Светлый мой план. Кто как не Виктор нам поможет! Виктор. Конечно, Виктор. Один Виктор. Все козыри у него. Слушай! Виктору терять нечего. Следовательно, может он разные страшные слова. Судом грозить может. И зачем же только грозить? Чуть что и процесс на всю Россию. Лучшие адвокаты пойдут без денег за долю с выигрыша. Да что об этом! Далее. Виктор - лицо самостоятельное. Где-то там он имя имеет. Ему, наверно, эти самые итальянские синьорины цветы подносят, серенады там какие-то и все прочее. И такой господин в родном своем городе. В гостинице. Понимаешь: гостиница. Хороший номер. А в другом номере адвокат из Питера. Два адвоката. Три адвоката! Общественное мнение за него, конечно, за господина в гостинице... Идея! Идея! Слушай! Пусть он свои картины сюда тащит. Выставка в залах дворянского клуба. Афиши. В газетах разные разности. Будет он этаким именинником по нашему богоспасаемому граду разгуливать. А тут слух пойдет о процессе. Адвокаты его к Семену, к коменданту, к Корнуту. Или так, мол, или этак. Выбирайте. Нам все равно. И чинно так все, спокойно. И все во фраках. А именинник в гостинице. Ах, какая прелесть! Террор! Террор! Да я от своей бедности тысячи рублей не пожалел бы, чтоб эту трагикомедию поглядеть. Что молчишь! Хвали меня за мою выдумку. Чего улыбаешься? Ведь не ты придумал. Это меня отчаяние вдохновило. Понимаешь: гениальность отчаяния. Бери перо! Бери перо! Давай письмо сочинять.

А Антон смеялся тихим смехом. Глазами светлыми, вот, наконец, веселыми на Яшу глядит.

- Это Виктор-то? Виктор будет этим твоим придуманным шутом?