Сидя рядом с фрау Эммой в уютном салоне, где пахло бензином и духами («бензина запах и сирени остановившийся покой», — немедленно вспомнилось из старой-престарой, еще дореволюционной книжки Ахматовой), Лиза дикой, страстной завистью завидовала этому автомобилю и этой небрежно-элегантной манере водить. Садясь за руль, фрау Эмма надела тончайшие замшевые перчатки с крагами, и, честное слово, если бы она еще сжала своими тонковатыми, густо накрашенными губами сигарету в янтарном (непременно янтарном!) мундштуке, Лиза просто завизжала бы от зависти.
Обошлось, на счастье, иначе, конечно, знакомство ее с фрау Эммой кончилось бы, едва успев начаться, а отец Игнатий подвел бы некачественную подпольщицу под скорый, но справедливый суд народных мстителей.
Они свернули за угол, притормозив перед перекрестком, который пересекал тяжелый грузовик (светофоры не работали, водителям приходилось надеяться только на свою внимательность), и Лиза, посмотрев в окно, так и ахнула:
— Боже мой! Да это же… это…
Гитлеровец в солдатской форме непринужденно справлял нужду под деревом на виду у всех.
— Ну и хам! Ну и… — Лиза задохнулась от возмущения.
Фрау Эмма молчала. Ее красивое лицо ничего не выражало.
— Потомки Шиллера и Гёте, черт вас возьми, — прошипела Лиза. — Освободители Европы от жидо-масонского ига! Поганцы, прости господи, и больше ничего!
Фрау Эмма все молчала.
Вообще, конечно, Лизе тоже следовало бы помолчать. Но, как часто говорила мама, любившая «Двенадцать стульев», Остапа понесло, и поделать с этим было невозможно совершенно ничего:
— А впрочем, вы же их ждали, этих чертовых освободителей! Вы же их хлебом-солью встречали!
— Вы полагаете, что я их одна ждала? — не поворачиваясь, очень сухо сказала фрау Эмма. — Я одна, что ли, встречала их хлебом-солью?.. Помню, мы уже знали, что немцы вот-вот войдут… как странно, что я называю их немцами, да? А сама-то кто? — вдруг хмыкнула она. — Ну вот, видим, стало быть, что идут два настоящих немецких солдата. Все бросились к ним. Бабы, соседки, немедленно вынесли какие-то конфеты, кусочки сахара, белые сухари. Все свои сокровища, которые сами не решались есть, берегли не знаю как, даже в последние дни, когда уже продуктов не было, когда за керосином стояли очереди фантастические, картошку по огородам воровали, — сами не ели, а вот солдатам принесли.
— Не может быть! — зло сказала Лиза.