Так, осечка. Если Алёна ждала, что он окажется Москвич, то ждала напрасно. Впрочем, может быть, этот Москвич — его дядя. Или скорее племянник.
— Что он за человек?
— Ну… такой дядечка лет под семьдесят. Настоящая музейная крыса! — сказала Катя — впрочем, с восхищением. — Фанатик. Вообще музей существует благодаря ему. И он знатных сормовичей всячески прославляет. У него несколько книг — о сормовичах — участниках войны, о героях труда и все такое. Как раз ко Дню Победы книжку о героях войны переиздали — конечно, за счет спонсоров, но он очень ловко умеет этих спонсоров находить. Ведь у всяких ветеранов и героев остались родственники, которым очень лестно свою фамилию прославлять. Потомки сестры Лизы Петропавловской — ее внучатые и правнучатые племянники — люди просто богатые в самом деле, поэтому ее экспозиция — основа выставки. Там ее письма, там ее фотографии детские и юношеские, там фотографии ее деда, отца Игнатия Петропавловского, который руководил подпольем и погиб вместе с Лизой…
— Так деда или отца? — не поняла было Алёна. — А, ясно, он был священник.
— Между прочим, хотя de mortuis aut nihil, aut bene [17], но этот отец Игнатий был, по-моему, человеком страшным как внешне, так и внутренне, — пробормотал Алекс Вернер как бы в сторону. — Выглядел он сущим Кощеем в смеси с горьковским Лукой…
— Вы читали Горького? — изумилась Катя.
— Лиза однажды упомянула о нем в каком-то разговоре, ну я после войны достал книжки и прочел. Очень сильно, очень бесчеловечно, очень… скучно, прошу меня извинить.
Алёна была с этим согласна на все сто, но сочла за благо промолчать. Тем паче что разговор свернул в другом направлении, а она не хотела бы терять его нить.
Вообще вырисовывалась более или менее ясная картина. Конечно, и Столетову, и родственникам Лизы Петропавловской очень хотелось бы, чтобы ничего не менялось. Всякая попытка опровергнуть подвиг Лизы неминуемо должна быть воспринята ими в штыки. Но вот вопрос, насколько далеко они могут зайти ради того, чтобы оставить все на своих местах?.. Неужели скромный директор заштатного музея и какие-то там родственники…
— Кстати, как их фамилия? — спросила Алёна на всякий случай. — Ну, родственников этой Лизы. Тоже Петропавловские?
— Да откуда же мне знать их фамилию? — растерялась Катя.
— Ну как же? Вы же про музей материал писали.
— Ну да, про музей, но не про родственников же.
— А откуда вы знаете, что они богатые и все такое?
— Ну, еще когда у нас с этим Столетовым были хорошие отношения, когда я только начала писать о музее, он упоминал их, мол, люди увековечивают память о своей знатной родственнице и не жалеют на это средств.
— А как бы эту самую фамилию узнать?
— Ну, наверное, можно Столетову позвонить, — предположила Катя. — Только завтра с утра, сейчас-то не совсем удобно. Поздно уже.
— Ну, тогда придется ждать до завтра, — с некоторым нетерпением вздохнула Алёна.
— Извините, милые дамы, — проговорил вдруг Алекс Вернер, который до сего момента помалкивал, только переводил взгляд с Кати на Алёну и обратно. — А может быть, мы не будем звонить? Опыт работы в разведке учит меня, что лучше получать необходимую информацию, пользуясь эффектом неожиданности. Скажем, не звонить, а просто явиться в музей. Причем не вам, Катя, а мне. Скажите, там наслышаны о моем приезде?
— Нет, я ничего такого не говорила.
— Отлично! — Алекс Вернер хлопнул в ладоши. — Тогда тем паче там нужно появиться мне с тем важным видом, который, если судить по вашим фильмам, непременно следует иметь инозем… то есть иностранцу. Иностранцам, сколь я мог заметить, в вашей стране больше оказывают и внимания, и почтения, при этом нас считают людьми недалекими и часто откровенничают о таких вещах, о каких откровенничать вовсе бы не стоило.
— Павел Андреич, вы шпион? — пробормотала Алёна, вовсе не желая быть услышанной, однако Алекс покосился на нее и подмигнул так значительно, что можно было понять: он не только читает классику советской литературы, но и смотрит советское кино. Определенно понял, откуда цитата!
Однако отвечать не стал. Может, и впрямь шпион?
Может быть. А может и не быть.
— То есть вы предлагаете отправиться в музей самостоятельно? — уточнила Катя. — Без меня?
— То, что вам там быть не следует, моя милая Екатерина, к моему глубокому сожалению, однозначно, — со вздохом сказал Алекс, и Алёна почему-то подумала, что в былые годы он был обворожительным мужчиной. Интересно, как складывались их отношения с той Лизой, которая не Петропавловская? Была ли она тоже влюблена в него? Что ж, такие истории бывали в войну… Это, черт побери, тоже ужасно непатриотично, но, наверное, сердцу не прикажешь. То есть факт, что ему не прикажешь, уж кто-кто, а Алёна Дмитриева знала это по своему собственному опыту. — Вы там уже засветились, прокололись, провалились! — Алекс Вернер усмехнулся. — Но и одному мне идти туда… как это… не с руки, вот так говорят, да? Поэтому я явлюсь с переводчицей. Переводчицей будете вы, — решительно повернулся он к Алёне. — Вы немецкий знаете?