Проклятый манускрипт

— Как король Сигизмунд, идущий на коронацию.

— Глупый ты, Ульрих.

— Одному Богу известно, кто здесь глупее, — прошептал Ульрих и закатил глаза.

— Ну, соберись же. Не каждый день обедаешь у епископа.

В приемном зале всех ожидал празднично накрытый стол, уставленный бесчисленным множеством свечей. Он был в форме подковы и занимал почти весь зал. По обеим его сторонам могла свободно разместиться сотня гостей. Афра взяла Ульриха под руку и потащила его к правому концу стола, где, как она надеялась, они будут не так на виду.

Но она не подумала о церемониймейстере. Он разгадал ее намерение, подошел к Афре и отвел их с Ульрихом во главу стола, где посадил обоих на расстоянии двух стульев друг от друга.

Афра покраснела и стала бросать на Ульриха полные мольбы взгляды. Через два стула она тихонько сказала:

— Ты так далеко! Я совершенно не знаю, как себя вести.

Коротким сильным кивком головы мастер Ульрих дал ей понять, что нужно заняться соседом справа. Тот, бородатый старик, давно миновавший зенит своей жизни, вежливо кивнул. Он прятал свой взгляд за толстыми круглыми очками, которые поддерживали деревянные паучьи лапки, вцепившиеся в переносицу.

— Доминико ла Коста, звездочет его преосвященства, — низким голосом с ярко выраженным итальянским акцентом представился старик.

— Я жена архитектора собора, — ответила Афра, показав рукой на Ульриха.

— Я знаю.

— Откуда? — Афра нахмурилась. — Мы знакомы?

Звездочет погладил бороду.

— В какой-то мере, дитя мое. Я хочу сказать, что мы не встречались, но звезды сообщили мне, что сегодня…

Звездочет не договорил, потому что тут раздался хорал высоких голосов, похожих на голоса евнухов:

— Ессе sacerdos magnus…[13]

Под небесные звуки два оруженосца открыли двери, и, словно небожитель, в зал вошел епископ Вильгельм фон Дист в сопровождении своей итальянской конкубины.

На епископе была шитая золотом пелерина, застегивавшаяся у шеи на драгоценную пряжку. Каждый шаг открывал одетые в красные чулки ноги, выглядывавшие из-под белого стихаря. Если бы у епископа на голове не было митры, его можно было бы принять за римского гладиатора.

Его преосвященство был известен своими гротескными представлениями. Среди присутствующих аббатов и членов ордена, а особенно у высоких чинов соборного капитула, его картонный нос вызвал священный ужас: при нецеломудренном образе мыслей он очень сильно напоминал мужской детородный орган. Что же касалось спутницы Вильгельма, то черноглазая сицилийка в плетеных одеждах, практически ничего не скрывавших, а, наоборот, выгодным образом подчеркивавших, выглядела довольно безобидно.

В зале повисла тишина, все боялись дохнуть, пока епископ не занял свое место между Афрой и архитектором. Афра не знала, как себя вести. Она смущенно наблюдала за тем, как оруженосцы подали каплуна и епископ освятил ароматную птицу turiferium. Сильным голосом он прокричал:

— Это день, сотворенный Господом! Давайте же ликовать и веселиться!

И тут началось великое обжорство. Гости хватали хрустящее мясо прямо руками. По рядам слышалось чавканье, хрюканье и отрыжки. Этого требовала вежливость.

Каплун Афре не понравился. Нет, не то чтобы он был невкусный, нет, она просто была слишком взволнована, чтобы находить удовольствие в еде. Епископ тем временем успел проглотить первую птицу и еще ни словом не обменялся с девушкой. Что бы это значило? Афра не знала, как себя вести.

В то время как Вильгельм фон Дист принялся за второго каплуна, девушка краем глаза через голову епископа наблюдала за тем, как сицилийка лапала Ульриха под столом. «Вот сучка», — подумала Афра и уже готова была вскочить и залепить распутной девке оплеуху, как епископ наклонился к ней и тихонько прошептал на ухо:

— А вас я хочу на десерт. Хотите спать со мной, прекрасная Афра? Внакладе вы не останетесь.

У Афры кровь прилила к голове. Она была готова ко многому, но не к тому, что епископ-сластолюбец, у которого капало изо рта и пальцы лоснились от жира, сделает ей настолько непристойное предложение.

Казалось, епископ не ожидал ответа. Иначе как можно было объяснить то, что он тут же, нисколько не смущаясь, принялся за третьего каплуна? Наверное, подумала Афра, речь шла не более чем о шутке со стороны его преосвященства. И поэтому девушка с чистой совестью и большим удовольствием тоже принялась за каплуна, не забывая время от времени приветливо кивать епископу и звездочету, сидевшим по обе стороны от нее.

Тем временем гости епископа предались оживленной беседе. Вино, поданное в оловянных кружках, сделало свое дело и развязало языки аббатам и представителям соборного капитула, сидевшим на дальнем конце стола. Они очень громко и оживленно обсуждали Сенеку и его труд «De brevitate vitae»,[14] языческую книгу, которая, к всеобщему удивлению, была в библиотеке каждого монастыря и отличалась от слов Евангелия настолько, насколько далеко от Земли обетованной был когда-то Моисей.