Проклятый маяк

– Жан, подошло время завести механизм светильника. Тебя лихорадит, ложись в постель; я сделаю всё сама.

   Она сопроводила Жана до кровати, уложила и бережно накрыла одеялом.

– Мари, мне, почему-то теперь уже не кажутся такими уж напрасными речами те, что говорил старик. И мне не кажется такой уж прекрасной идея стать смотрителем Тевеннека. – Сказал, засыпая, Жан.

– Всё, успокойся и спи. Скоро шторм прекратится, придёт подмога. Надо будет – свезут тебя на большую землю, подлечат там, прекратятся твои упаднические мысли.

   Не знала в тот момент Мари, что слова, услышанные сейчас от мужа, будут последними словами его ещё не до конца замутненного безумием разума. В течение трёх недель не прекращавшегося ни на минуту шторма, Жан, переболев простудой при высочайшей температуре, получил осложнение в виде воспаления оболочек мозга, закончившееся бесповоротным его сумасшествием.

* * *

   Очнувшись через три недели горячечного бреда, показавшихся ему коротким тяжёлым сном, Жан встал с постели, и, воззрившись невидящим взглядом на Мари, спросил:

– Надеюсь, ты не включал этот адский светильник, что пожирает свет своей слепящей чернотой?

– Что ты такое говоришь, Жан? – Испуганно спросила Мари. – Это я. Ты не узнаёшь меня? Какой адский светильник?

– Тот, что наверху маяка. Вращаясь, он развёртывает свою спираль мрака вокруг. Сперва на океанский простор, что окружает нас, и далее, далее… Затем, достигнув берегов Бретани, мрак этот сгущает краски ночи, парящей над землей, чтобы в один из дней свет солнца уж никогда б не смог нам даровать своё тепло.

   «Он всё ещё бредит, бедный Жан!» – Подумала Мари, пытаясь усадить возлюбленного своего мужа на измятую постель.

   По выработавшейся в последние дни привычке она приложила ладонь ко лбу Жана, однако была несколько озадачена, не почувствовав жара.

– Так ты – Мари? – Ошарашено спросил Жан, оглядываясь по сторонам.

– Да, милый, да! – Это я, Мари.

– Здесь холодно. Боже, как здесь холодно! Значит, ты не смогла помешать старику зажечь чёрный светильник? – С расширившимися от ужаса глазами прошептал Жан.

– Какой старик? Почему ты твердишь про какой-то светильник?

– Так он горит? – Спросил Жан.

– Если ты говоришь про тот светильник, который находится на вершине маяка, то да, он горит, поскольку сейчас уже поздний вечер.

   Жан вскочил и, вырвавшись из объятий Мари, которая тщетно пыталась его остановить, широкими шагами направился к лестнице, спиралью взбегающей наверх маяка.

– Остановись сейчас же, Жан! – Вскрикнула Мари. – Что ты задумал?

– Я должен немедленно погасить светильник! – Не оборачиваясь, сказал Жан.

   Он быстро взбежал по каменным ступеням на площадку, где располагался светильник. Мари, отчаянно силясь догнать мужа, вцепилась руками в его правую ногу, отчего тот растянулся на полу.

– Ах так? – Завопил Жан и, поднявшись с прытью, которой никак невозможно было ожидать от человека, только поднявшегося с постели после тяжёлой болезни, подбежал к тумбе светильника, на которой лежал ржавый зазубренный нож.

   Он развернулся к Мари, которая уже успела подняться на площадку и стояла, тяжело дыша, у спуска. Её волосы сбились набок. Одна прядь, которую она безуспешно пыталась сдуть в сторону, заслонила пол-лица.

   Жан, сжавшись, подобно кошке, в пружину, бросился на Мари с ножом. В одно мгновение она увидела, что человек, бросившийся на неё, уже не возлюбленный муж её, но незнакомец, готовый резать, крушить, топтать её плоть до последнего вздоха – вздоха, с которым вместе вылетает из тела напуганная птица души.

   Издав вопль отчаяния и подготовившись погрузиться в бездну небытия, Мари упала ниц, умоляя мысленно Бога забрать её душу из этого проклятого места.

   Раздались протяжный вопль, затем сдавленное прерывистое кряхтение, сменившееся стонами боли, и гулкие звуки, издаваемые скатывающимся вниз по каменной лестнице телом.

   Звуки те венцом своим имели глухой хруст и предсмертный хрип некогда столь горячо любимого мужа Мари – смотрителя маяка Тевеннек, превратившегося не по своей воле в чужака, не узнающего её.

   Мари, чей взор был застлан потоками горьких слёз, сбежала вниз по узкой лестнице, и увидела сквозь зыбкую прозрачную пелену раскинувшееся на бетонном полу в позе, вызывавшей ужас своей неестественностью, тело Жана.

   Она встала на колени пред распростёртым телом, содрогающимся в агонии и, обратив свой взор наверх, туда, где за толщей балок и перекрытий, тяжёлого низкого неба должно было, в представлении бедняжки, находиться всемогущее и всеблагое существо, прошептав горько:

– О Бог мой, за что покинул Ты меня? В чём вина моя перед Тобой, ответь!

   Но лишь сводящий с ума вой ветра и грохот прибоя были ей ответом.

   Издав последний вздох, притих в полумраке дома Жан Гиньяр, которому, когда он решал свою судьбу, и в страшном сне бы не приснилось как кончатся его земные дни.

– Что же мне делать теперь? – Думала, рыдая Мари. – Что делать с Жаном? Жить наедине с мертвецом?

   Сама мысль о возможности нахождения под одним кровом с мертвецом, которого коснётся вскоре смрадная длань тления, приводило несчастную в трепет.