Проклятый город

— Так какие у тебя ко мне претензии? Лариса довольна? Чего же тебе еще надо? И вообще, почему ты свое неудовольствие по этому поводу мне высказываешь? Я к Аре в гости не хожу, серенадами ее не соблазняю и даже по телефону ей не звоню. Не нравится тебе что-то, ей и скажи!

— Будто я не говорила! — окрысилась Лика. — Да что толку? С нее все — как с гуся вода. «Поживешь, — смеется, — с мое, станешь терпимее». А я из-за вас Валере в глаза смотреть не могу. Интересно вот, почему это мне за вас стыдно, а вам за себя — нет?

— Кто тебе сказал, что нам не стыдно? И за себя, и за ту роль, которую мы вынуждены играть в этом мире? Однако же пусть тот, кому нечего стыдиться, бросит в нас камень. А то и два, — пробормотал Снегин, которому вовсе не улыбалось обсуждать с кем-либо свои отношения с бывшей женой.

— Ты уходишь от ответа!

— А ты не задавай каверзные вопросы. Голая правда оказывается порой весьма непривлекательной особой, так что лучше ее не обнажать и не домогаться. И вообще не умничай, потому что:

Тот, кто с юности верует в собственный ум,
Стал, в погоне за истиной, сух и угрюм.
Притязающий с детства на знание жизни,
Виноградом не став, превратился в изюм.

— Сам пьяница и пьяницу цитируешь! Ты посмотри на себя в зеркало — это же просто ужас какой-то! Опух, красный, как рак!

Пить аллах не велит не умеющим пить,
С кем попало, без памяти смеющим пить,
Но не мудрым мужам, соблюдающим меру,
Безусловное право имеющим пить! —

ответствовал Снегин, полагая, что дочери незачем знать о расстрелянном «Форде» и погибшем таксисте.

— И стихи твой Хайям писал убогие, которые только хроникам и могут нравиться, — начала заводиться Лика. — Что он, кроме «пить», слов других не знал? По сравнению с этим троекратным «пить» пресловутые «розы-морозы» кажутся прямо-таки гениальными!

— В восточной поэзии повторная рифмовка не считалась прегрешением. Да и в европейской, если уж на то пошло, допускалась, для повышения выразительности. Вот, например, в «Венецианском купце» один из шекспировских героев говорит так:

Знай ты, мой друг, кому я отдал перстень,
Знай ты, из-за кого я отдал перстень,
Пойми лишь ты, за что я отдал перстень,
И как я неохотно отдал перстень,
Когда принять хотели только перстень, —
Смягчила б ты свое негодованье.

На что девица, с потрясным именем Порция, чей перстень отдал ее возлюбленный, отвечает:

Знай вы, как драгоценен этот перстень,
Знай цену той, что отдала вам перстень,
Знай честь, что вам хранить велела перстень.
Вы б никогда не отдали тот перстень.

— Ежкин корень! — изумилась Лика. — Здорово! Уел, папахен!

— На том стоим, — самодовольно изрек Снегин. — Правила — полезная вещь, но если бы их время от времени не нарушали, кончились бы и литература, и живопись, и…

Услышав телефонную трель, Игорь Дмитриевич, не закончив фразы, устремился к оставленному около «Дзитаки» мобильнику. Молчание Эвелины Вайдегрен, которой он пытался дозвониться перед приходом дочери, начало всерьез беспокоить его. Он оставил ей на гостиничном визоре сообщение с просьбой связаться с ним при первой возможности, после того как не дозвонился на трубку, и вот теперь…

— Снегин? Колобок беспокоит. Выгляни в окно. Мой парнишка подогнал твоего «Витязя» к дому. В нем и правда был сюрприз, так что с тебя причитается. Сунься ты туда, выше крыш бы взлетел.

— Спасибо, друг. За мной не заржавеет, переведу на счет. Только знаешь что… Оставь ты пока моего «Витязя» у себя, а то нафаршируют его опять какой-нибудь дрянью. Пришли мне взамен какую-нибудь незаметную тачку. И пусть на всякий случай припаркуется в Павлоградском переулке.

— Понял, пришлю «Бегу»: Код менять не будешь? Ну и правильно. Эти замки только ленивый не откроет.

Снегин положил трубку на компьютерный столик и нахмурился.