Проклятый город

Она таки и вышла недурной. Но шеф сказал, что народ перекормлен пирамидами и материалы о них придется попридержать. А сейчас он хотел бы получить от меня что-нибудь веселое, страшное, злободневное и анекдотичное. Уставился через свои чудовищные окуляры мне в глаза и, догадавшись о том, какой последует ответ, изрек:

— Мишамбо, если у тебя нет заготовок и наметок, сядь с кружкой пива и придумай что-нибудь забойное. Ты же можешь, я знаю!

Черт бы его побрал! Разумеется, я могу, особенно если мне говорят, что в меня верят. Но мне хотелось писать о пирамидах! Мне хотелось написать продолжение предыдущей статьи, в которой говорилось о том, каким географическим и астрономическим чудом являются три великие египетские пирамиды! О вычисленной египтянами, или, точнее, их учителями атлантами, прецессии равноденствий, о картах турецкого адмирала Пири Рейса и «третьей силе», связавшей древних египтян с обитателями доколумбовой Америки. О том, что Сфинкс, известный нам как «человеко-лев», прежде, вероятно, был просто гигантским каменным львом, смотревшим в день весеннего равноденствия 10450 года до нашей эры на своего зодиакального собрата, а ныне устремившим взор на Водолея. Это было по-настоящему интересно! Это давало масштаб и перспективу, а всем нам полезно иногда отвлекаться от сиюминутного, дабы задуматься о вечном. Да-да, я тоже готов ухмыльнуться и вспомнить Гавриила Степановича из «Театрального романа», патетически восклицавшего: «Эх, деньги, деньги! Сколько зла из-за них в мире! Все мы только и думаем о деньгах, а вот о душе подумал ли кто?» Но это же правда!

Появление черных пирамид всколыхнуло что-то в душах, заставило нас с изумлением осмотреться по сторонам. И что же? Прошло две-три недели, месяц, и мы ими уже накушались. Мы забыли о них, и по телику опять с утра до ночи травят про очнувшихся от дремы террористов, экстремистов, маньяков и о всевозможных стихийных бедствиях. На экраны вернулись телесериалы — около двадцати штук в день. Все-все вернулось на круги своя…

— О, Антонио, не видел ли ты мои прокладки? — трагическим голосом вопросил я, услышав жалобные вопли очередной страдающей Марии.

— Шел бы ты, Миша… трудиться в комнату. И тебе телик мешать не будет, и я от тебя отдохну, — ласково предложила Валька, и я потащил старенький, купленный в комисе ноутбук в комнату.

— Чем занимаешься? — спросил я у Альки, намекая на то, что неплохо было бы освободить мне стол.

— Редактирую Пришвина, — важно сказал он, старательно чиркая в «Хрестоматии» для пятого класса карандашом. — Чудовищно пишет. Его бы из вашего журнала поганой метлой с такими рассказами погнали.

— Это верно, — согласился я, подумав, что тезка мой — Михаил Михайлович — скорее всего не стал бы пристраивать свои опусы в наш журнал.

— Иди-ка, дружок, за секретер, мне тут поработать надо, — сказал я не понимающему тонких намеков сыну, и тот, сделав мне козью морду, освободил стол, на который я торжественно водрузил своего маленького помощника.

Подпер голову руками и уставился в закатное, исчерченное перламутровыми облаками небо…

Точно такие же перистые облака плыли над черной пирамидой, на которую мы с Валькой и Алькой поехали взглянуть в прошлое воскресенье. Мы доехали на метро до станция «Московская» и пошли к памятнику защитникам Ленинграда, называемого в народе «Стамеской». Чудовище это всегда производило на меня тягостное впечатление: мало того, что обелиск и впрямь сделан в форме стамески, так под ним еще и карикатурно крохотные бронзовые человечки мечутся — ужас какой-то!

Алька углядел черную пирамиду уже от универсама, примыкавшего к универмагу «Московский», но целиком мы увидели ее, только дойдя до начала Московского шоссе. Она высилась на месте парка Городов-героев и была окружена наспех поставленным бетонным забором. Выглядела черная пирамида впечатляюще, но по-настоящему оценил я ее размеры, только заметив стоящий подле нее храм Георгия Победоносца.

— Ух ты! Здорово смахивает на террикон! — сказала Валька, повиснув на моем локте. — А по телику она кажется не такой уж большой.

На площади Победы царило оживление: съехавшийся с разных концов Питера люд глазел на пирамиду, налюбовавшиеся мрачной махиной дети толкались у лотков с мороженым, хот-догами и пепси.

— Так это и есть звездолет пришельцев? — спросил Алька, несколько минут почтительно взиравший на черную гору. — Отпад! Что же они в нее напихали?

— Ума не приложу, — честно сказал я, потому что стараюсь без особой необходимости сыну не врать. — Версии разные ты и сам слышал, если новости смотрел. Выбирай по вкусу.

— Но ты-то как думаешь, зачем они прилетели? — не унимался Алька.

— Не знаю, — повторил я и, чтобы пресечь дальнейшие вопросы, добавил: — Чтобы глаза нам мозолить.

— Ага, — сказал Алька и надолго задумался…