Проклятый горн

Я рассказал им сказку о колдуне, который избавился от своих подельников и сбежал. Писарь все аккуратно занес в бумаги, а двое клириков в серых рясах лишь кивнули на прощанье да ушли.

Когда мы прощались, Роман негромко заметил, глядя в сторону:

— Я многое знаю о волшебстве и других силах, Людвиг, но случившееся здесь и на площади Крусо приводит меня в дрожь. Он не смог уничтожить кардинала Урбана лишь потому, что мы были готовы, и благодаря ковчежцу со святой реликвией. Именно эта сила остановила золотое пламя. Но и ее он едва не преодолел. Кто этот человек? Чего он хотел? Почему сперва напал на площади, а затем прикончил этих заговорщиков?

Он все еще ждал правды, которую я не сказал.

— Поговори с ди Травинно.

— Человек, имеющий все шансы стать следующим Папой, вряд ли мне что-то расскажет. — Цыган невесело усмехнулся в усы.

— Про кардинала Урбана твердят то же самое. Кто-то из них двоих может стать Папой, если переживет нынешнего. Поговори с ди Травинно, — вновь повторил я. — Ему известно больше, чем мне.

— Его высокопреосвященство направляет меня с докладом в Риапано. Хочет, чтобы его святейшество услышал факты, а не слухи, что уже бегут по дорогам, обгоняя друг друга.

— Пусть Урбан больше не носит глаз серафима у себя на шее. Снимет и спрячет как можно лучше. И дальше.

Чуть золотистые глаза цыгана стали задумчивыми:

— Весь сыр-бор из-за этого булыжника? Считаешь, что убивший людей на площади и здесь — приходил за ним?

— Да. И Вальтер тоже так думал. Избавь кардинала от этой вещи. Увези камень в Риапано, под защиту святых стен. Спрячь в самое глубокое хранилище.

— Урбан упрям как мул. Боюсь, даже у меня не получится убедить его.

— Тогда хотя бы пусти слух, что глаза серафима у кардинала больше нет. Мол, обет завершен. Иначе тот, кто зажег огонь, снова вернется и на этот раз достигнет своей цели.

— Какой? — быстро спросил Роман.

Я лишь в который раз повторил:

— Ди Травинно знает больше меня.

Я видел, что он решает, как со мной поступить. Ему хотелось получить ответы прямо сейчас, по горячим следам. Но имя, которое я ему называл, значило многое и имело вес. Так что церковник неохотно вздохнул, поджал губы, защищаясь от холодного ветра запахнул плащ пилигрима:

— Бог с тобой, ван Нормайенн. Иди с миром.

Мы распрощались, и каждый направился своей дорогой. Он на юг, я на север — и за первые две недели марта добрался до герцогства Удальн.

Клагенфурт — третий по величине город в государстве — был у меня на пути, но я наткнулся на темную душу, и пришлось сойти с тракта.

Теперь меня окружал просыпающийся после долгого зимнего сна лес. Весенний, едва стряхнувший с себя наваждение холодов, серо-белый и голый. На маленькой полянке из-под еще не сошедшего снега пробивались сотни бледно-лиловых крокусов. Новая жизнь без всякого отвращения соседствовала со смертью.

— Мертвеца закапывать будешь? — Проповедник видел, что я собираюсь уходить.

— Чем? Лопаты все равно нет. Он больше не причинит неприятностей живым.

— Ну, значит, его похоронят лисы да другие твари Божьи.

Я поднял со снега прямой, тяжелый рейтарский палаш с S-образной гардой и свой потертый, промокший с одной стороны от снега рюкзак. Из леса пришлось выбираться по своим же следам. Мое сопровождение поотстало, Проповедник что-то втолковывал Пугалу, а то делало вид, что рядом с ним пустое место, что страшно злило старикана.

— Чего вы там не поделили? — обернулся я, выйдя на размокшую дорогу.

Впереди виднелась какая-то деревенька, справа серые, еще не обработанные поля и снежные проплешины на них, а слева огороженные редким частоколом пустые выпасы.

— Пытаюсь достучаться до нашего придурковатого молчальника. Быть может, он объяснит тебе, что играть в догонялки с неизвестным опасно для здоровья!

— Неизвестный — вот ключевое слово. Я не знаю, кто он такой, как выглядит и чего хочет. Не говоря уже о том, в какую сторону кузнец направился после того, как сжег ферму. В Клагенфурт я спешу совсем по другому делу.

— Да кому ты зубы заговариваешь?! Между прочим, я твоя невидимая совесть. И не надо смеяться! — Последние слова старого пеликана были обращены к Пугалу. — Я больше, чем ты, хожу с ним и…

— Проповедник, ты как ревнивая жена, — укорил я его. — Дай соломенной голове повеселиться. Он уже вторую неделю ходит смурной.

— Да все мы не рады тому, как обстоят дела. Если Кристина была права и кузнец действительно намеревается распахнуть адские врата, то впору отправляться в церковь да замаливать свои грехи перед Господом, так как конец света, увы, не за горами. А насчет тебя мне давно все понятно. Одно другому не мешает. Я ведь знаю, зачем тебе в Клагенфурт. Там живет дочь колдуна Вальтера.

— И я обещал Кристине, что доставлю ее в Арденау.

Проповедник открыл рот, с неохотой закрыл его и потянул впивающийся в шею воротничок сутаны.

— Не держи в себе. Скажи, — подтолкнул я его.

— Не по-божески такое вслух произносить.

— Когда подобные пустяки останавливали твое брюзжание? — Я не мог скрыть иронию, и он пробурчал, не глядя на меня: