Проклятый дар

– А ты, значит, заступился?! – От ярости потемнело в глазах.

– Заступился! Сказал, что это ты от меня по лесу бегала, от моих ласк. И ударил, чтобы поверили все. Веришь, себя ненавидел, когда тебя бил. А по-другому как? Чтобы поверили, не стали вопросов задавать? Ты знаешь, как они вопросы задают? – Захар больно встряхнул ее за плечи. – Не знаешь, а я знаю, я эти их вопросы переводил, когда они Федоса пытали. Хочешь, чтобы тебя так же, как партизанскую пособницу? Асенька, – его голос упал до едва слышного шепота, – лучше уж моей полюбовницей, но живой, чем мертвой… А люди? Что люди! Посудачат да и успокоятся.

– А Ганна? – Ася посмотрела прямо в черные цыганские глаза, прямо в бушующее в них пламя. – Ганна, жена твоя, тоже успокоится? Пусти, Захар, я прошу тебя.

– Ганна любит меня. – Захар замотал головой.

– Любит. Тебя никто так любить не будет, как она.

– А ты?..

– Ты же знаешь.

Огонь в его глазах вдруг погас, просыпался черным пеплом. Руки, сжимавшие Асю, разжались.

– Иди, – прохрипел Захар. – Уходи, пока не передумал, ведьма…

Он не стал ждать, когда она уйдет, сам растворился в тумане. Рукавом телогрейки Ася стерла с лица его поцелуи и свои слезы.

– Эх, горемычные… – вздохнул туман голосом дядьки Федоса. Или, может, почудилось…

…К обеду из-за туч выглянуло яркое солнце. Туман, точно живой, шипя и извиваясь, корчился в оврагах, уползал в Сивый лес, в дрыгву. Наверное, для надежности стоило бы подождать еще один день, но Ася не стала, твердо решила, что пойдет на болото сегодня же.

Гадюка ждала ее там же, у почти ушедшего под воду парашюта, покачивалась на тонкой ветке, смотрела на Асю желтыми бусинами глаз.

– Пришла я, – сказала Ася гадюке.

В ответ та серой лентой соскользнула с ветки прямо девушке под ноги, раззявила пасть, зашипела и поползла между болотных кочек. Ася поудобнее приладила на плече торбу, сжала в руке кисет с заговоренной солью и побежала следом.