Проклятые (ЛП)

— Она винит себя в том, что мы сделали, — сказала Джульетта, и ее голос стал мрачным, когда она резко опустилась на стул.

Из всех Сосудов именно она, похоже, лучше всех понимала чувства людей и ведьм. Как будто она сама помнила, каково это, даже если все остальные так быстро забыли об этом.

— Это просто смешно. Она винит меня, поверь мне, — насмехался я.

Ее ненависть была сильна всякий раз, когда наши глаза встречались, и я знал, что мне придется пройти сложный путь, чтобы заставить ее понять все, что произошло.

— Тебя там не было, Грэй, — мягко сказала Джульетта, когда я подошел к ней и встал перед ней. Она подняла руку, взяла у меня из рук стакан и отпила глоток жидкости. — Я видела, как она сломалась. Она считает, что ей следовало бы знать, что лучше.

Я напрягся, чтобы не позволить своей ярости из-за того, что Уиллоу сломалась из-за кого-то другого, повлиять на то, как я буду двигаться дальше. Я хотел быть тем, кто обнимет ее, когда она заплачет, утешит ее в душе, когда она подумает о том, чтобы сдаться.

Мне была ненавистна мысль о том, что кто-то еще сможет разглядеть сквозь ее жесткую внешнюю оболочку ранимое сердце, которое она держала под замком.

— У нее не было ни единого шанса, — сказал я, отпивая виски и опускаясь на диван.

Я знал о ней практически все. Я знал, на какие кнопки нажимать и как заставить ее поверить в то, что я, возможно, нечто большее, чем то, в чем ее убеждал отец.

— Она никогда не была защищена от вреда. Ее отец, очевидно, из кожи вон лез, чтобы причинить ей боль, а ее мать позволяла это делать по собственному невежеству.

— Она всегда была защитницей, — сказала Джульетта с кивком, думая о маленьком мальчике, которого я заставил ее вывести из этого положения.

Я бы никогда не смог причинить ему вред, если бы не хотел иметь возможность вернуться после этого.

— Значит, когда ты защищал ее от вреда…

— Я использовал то, что знал, чтобы манипулировать ею, хотя я бы сделал это в любом случае. Просто ее история сработала в мою пользу, — объяснил я, кивнув головой.

В конце концов, Уиллоу оправится от ненависти к себе и перенесет всю свою злость на меня, если уже не сделала этого. Это был лишь вопрос времени.

— Ты знал о ее отце? — спросила Джульетта, и я стиснул челюсти, вспомнив, что Шарлотта сделала с ним.

Она наблюдала за Уиллоу всю свою жизнь, привязалась к девочке, когда та стала женщиной. Она не стала бы так жестоко наказывать ее отца, если бы это не было оправдано.

— Я по-прежнему не знаю всех подробностей, но доверяю мнению Шарлотты о том, что он заслужил свою участь, — ответил я.

— Как ты думаешь, это связано с ее боязнью темноты? — спросила Джульетта, получив от меня поднятую бровь. — Делла мне сказала.

— Ты причинишь ей боль, — сказал я, не обращая внимания на нарушение доверия.

Делла считала Джульетту равноправным партнером в их тайных отношениях, которые они скрывали от Ковенанта, но, в конце концов, Джульетта была Сосудом.

Она не могла любить ее по-настоящему.

— Однажды Уиллоу станет достаточно сильной, чтобы самостоятельно открыть печать. Даже если она будет делать это достаточно долго, чтобы позволить одному из нас пройти за раз, я получу свое тело обратно. Я смогу дать ей то, что ты можешь дать Уиллоу, — сказала Джульетта, цепляясь за надежду, что мы сможем убедить Уиллоу сделать именно это. Она была бомбой замедленного действия, скорее способной уничтожить все Сосуды, которые попадут ей в руки, чем добровольно открыть печать.

— На это могут уйти годы, — объяснил я, сохраняя мягкость и давая ей понять, в чём она нуждается.

Она чувствовала пустоту там, где должна была быть любовь, чувствовала связь, словно шепот того, что могло бы быть.

Это была самая медленная форма пытки, которую я только мог себе представить: знать, что я люблю кого-то, но не иметь возможности по-настоящему почувствовать это. Я бы не пожелал этого своему злейшему врагу, не говоря уже о подруге, которая была рядом со мной во всех отношениях на протяжении многих веков. Она была одним из первых демонов, которых я создал после архидемонов, преследуемый памятью об отце и семье, которая изгнала меня только за то, что я не согласился с ним относительно будущего людей, которых он создал.

Его новых детей.

Он сказал, что гордыня — это грех, и что моя гордыня осудит меня. Он утверждал, что это мое эгоистичное желание привлечь к себе внимание заставило меня зациклиться на собственных потребностях и больше не обращать на него внимания, когда я обнаружил, что могу манипулировать другими людьми, чтобы они дали мне то, что мне нужно.

Я хотел любви отца, но довольствовался любовью детей, которых создал в доме, где он меня проклял.

Теперь, глядя на дверь в свою спальню и зная, что за ней спит Уиллоу, я думал о том, будут ли они чувствовать себя обделенными вниманием, когда я неизбежно создам с ней новую семью. Я бы сделал все возможное, чтобы они почувствовали свою значимость, но, тем не менее, я не мог отрицать того чувства, которое было внутри меня. Это чувство говорило о том, на что я готов пойти, чтобы защитить наших детей.