Конечно, могло так оказаться, что она просто лежала последней и сейчас легкий материал, из которого ее пошили, опускался поверх чистого хлопка. Вот только двигался этот материал
Тот же самый ежедневный мираж.
Такая штука, которую стараешься выбросить из головы сразу, как только она произошла.
Потом ветровка вновь шевельнулась.
Второй ее рукав выпростался из-под кипы белья и, будто человеческая рука, вытянулся вперед. Отчетливо стали видны зеленые и белые полоски.
Голос прозвучал ниоткуда, так всплывает в памяти забытое имя давнего знакомого, которого вы уже давно перестали вспоминать.
Я схватил один рукав за манжет, почувствовал, как он скомкался у меня под пальцами. Но, едва я потянул за него, как рукав начал расширяться, затвердевать прямо на глазах. Словно что-то росло внутри куртки, наполняя плечи, грудь. Казалось, ее надувают, как воздушный шарик. Вот взметнулся и распрямился и другой рукав.
– Проклятье!
Я выпустил ткань, отшатнулся, а затем всем телом навалился на горячую поверхность и захлопнул дверцу. Металлический звук удара, казалось, разнесся по всему дому.
Ветровка скорчилась и задрожала.
Рукав, который я держал за минуту до этого, шелестя нейлоном, вытянулся на полную длину и высунулся из барабана. Затем завис примерно в футе от пола. Некоторое время ничего не происходило, будто он размышлял, что делать дальше. Змея, ожидающая, пока мимо пройдет жертва.
А потом вновь началось шевеление. Что-то круглое и выпуклое двинулось внутри рукава по всей его длине.
И наконец, это «что-то» вылезло из обшлага. Похожее на твердый костяной набалдашник, с серыми ногтями, черное по всей длине и влажное от мерцающих капель. Затем оно показалось полностью. Обгоревшая человеческая рука с растопыренными пальцами.
Я спиной прижал дверцу сушилки, и тут раздался стон, словно «оно» протестовало против такого обращения. Но я не двинулся с места, не побежал. Я стоял, загипнотизированный рукой. Ее движения напоминали танец кобры, собирающейся броситься в атаку.
Теперь к своему двойнику присоединился второй рукав. Они оба вылезли из сушилки, изогнулись в локтях так, чтобы руки расположились на полу. Шлюзы открылись. Остальная часть ветровки наполнилась плотью, материализовалась.
Включая голову.
Она показалась из воротника, как черепаха высовывает свою голову из панциря. С половины черепа слезла кожа, и была видна окровавленная кость. Матово блестели волосы, когда-то светлые, но теперь спекшиеся и черные от сажи.
Она стояла передо мной.
Бело-зеленая ветровка застегнута на всю длину до горла. С левой стороны, у сердца, герб школы Дондеро.
Лозунг нашей школы. Его распевали на трибунах во время матчей, а сейчас он звучал у меня в мозгу. Эш насмешливо напевала призыв девчонок из группы поддержки. Она никогда не была ее участницей, да и никогда не стала бы частью чего-то настолько легкомысленного и живого. Но сейчас она махала руками передо мной так, что ее пальцы едва не задевали мое лицо.
Она остановилась. Сделала такое разочарованное лицо, словно хотела сказать: «Я думала, ты будешь счастлив, что увидел меня». Лицо тем более страшное, что обгоревшая кожа клочьями свисала на переносице, а щеки и подбородок почернели от гари.
– Как поживаешь?
Эш пожала плечами, при этом они почти коснулись ее свисающих мочек.
Слова звучали так близко, что их можно было чувствовать лучше, чем слышать. Их звук был похож на скрип песка, который раздается, когда вы лежите на пляже и поворачиваете голову.
Она сделала еще один шаг навстречу мне. Ее разлагающиеся ступни оставляли мокрые следы на бетонном полу.
– Раньше ты не выглядела так, – сказал я.
–
– Обгоревшей…
–
– Я не бросил тебя там!
–