Мэтр Антуан Бовулуар был отцом, у него имелась дочь, воспитанная почти в тех же условиях, что и сам Этьен, будто ее готовили в жены ему. Так трудно было предвидеть события, которые юношу, предназначавшегося для сана кардинала, сделали вдруг признанным наследником герцога, главой рода д'Эрувилей, что Бовулуар никогда не задумывался над сходством судьбы Этьена и Габриеллы. Мысль эта внезапно пришла лекарю в голову, и ее подсказала ему скорее преданность этим двум юным созданиям, нежели честолюбие. Несмотря на все его искусство акушера, жена Бовулуара умерла в родах, оставив после себя дочь, девочку такого слабого здоровья, что, казалось, мать передала ей зачатки смерти. Бовулуар любил Габриеллу, как любят все старики отцы единственное свое дитя. Его врачебные познания и неустанные заботы искусственно поддерживали жизнь в этой хрупкой девочке, которую он лелеял, как садовод лелеет чужеземный цветок. Она росла вдали от посторонних глаз, в его имении Форкалье, и от бедствий того времени ее защищала всеобщая благожелательность к ее отцу, ибо каждый должен был поставить свечу за лекаря Бовулуара, и к тому же могущество его научных познаний внушало всем нечто вроде почтительного страха. С тех пор как он вступил на службу д'Эрувиля, возросла неприкосновенность, которой он пользовался в провинции: положение приближенного при особе грозного наместника избавило его от преследований врагов; но, поселившись в замке, он благоразумно поостерегся привезти с собой Габриеллу, тепличный цветок, который он тайком растил в Форкалье, владении более примечательном прекрасными землями, чем жилым домом; лекарь рассчитывал, что благодаря этому имению ему удастся устроить судьбу дочери сообразно своим планам. Пообещав старому герцогу потомство от Этьена и взяв с него слово ни в чем ему, Бовулуару, не мешать, он вдруг вспомнил о Габриелле, кроткой девочке, мать которой была позабыта герцогом так же, как позабыл этот деспот своего сына Этьена. Бовулуар дождался его отъезда и лишь тогда принялся осуществлять свои планы, ибо предвидел, что, знай о них герцог, громадные трудности, стоявшие на пути к успеху, стали бы непреодолимыми.
Дом Бовулуара, обращенный фасадом на юг, стоял на склоне одного из холмов, окружающих нормандские долины; с севера его прикрывал густой лес; высокий забор и живые изгороди, окаймленные глубокими рвами, представляли собою неприступную ограду. Сад, разбитый на пологом скате, спускался к реке, орошавшей поемные луга на низменном берегу, а на высоком берегу уступ, укрепленный двумя рядами деревьев, был как бы естественной пристанью. На этом уступе, вдоль излучины реки, извивалась в тени густых ив, буков и дубов скрытая от глаз дорожка, похожая на лесную тропинку. От дома и вплоть до берега шли густые заросли растений, свойственных этим плодородным краям, и прекрасные их массивы, подобные коврам чудесной раскраски, были окаймлены рядами деревьев редких пород; в одном месте нежные тона серебристой ели красиво выделялись на темной зелени ольхи, а в другом — перед купой старых дубов тянулся к небу острой верхушкой стройный пирамидальный тополь; подальше плакучие ивы склоняли свои ветви с бледной листвой меж округлых крон ореховых деревьев. Эта густолиственная древесная кайма позволяла в самые знойные часы дня дойти до реки, не боясь палящих лучей солнца. С фасада, перед которым желтой полосой тянулась посыпанная песком площадка, комнатам давала тень деревянная галерея, окутанная плащом из вьющихся растений, которые в мае месяце закидывали свои цветы до окон второго этажа. Сад был не так уж велик, но казался огромным благодаря умелому расположению рассекавших его аллей, и виды, открывавшиеся из верхней его части, гармонически сочетались с широкими просторами на другом, низменном берегу, который взгляду ничто не мешало обозревать свободно. По безотчетной прихоти мысли Габриелла могла то укрыться в уединенном уголке и не видеть ничего, кроме густой травы да синевы небес меж верхушками деревьев, или же, поднявшись вверх по аллее, любоваться богатой панорамой, следить за оттенками растительности на гряде холмов, от ярко-зеленых на первом плане до нежно-дымчатых на горизонте, сливавшихся с голубым океаном воздуха и с проплывавшими в небе белыми горами облаков.