Проклятия по контракту

— Конечно. Я же искал способы заработать, людей удержать. Пруд соорудил. В километре от нас заброшенный карьер был, там когда-то глину добывали, котлован остался — я в него воду напустил из соседней речушки, навёз мальков — карпы развелись, мы их в городе ресторанам и кафе продавали — вот вам и второй выговор… Но я на них внимания не обращал, я вообще решил совхоз переориентировать. С овощами тогда было плохо, спекулянты на базарах по три шкуры драли. Так я парники построил, чтобы огурцы и помидоры посадить и весной первыми их на рынок вывезти.

— Посадили?

— Не успел: меня посадили раньше.

— За что?

— За «самоуправство и торговые махинации». Три года отсидел, но не жалею, тюрьма была для меня великой школой: понял, что на советскую власть работать бессмысленно, инициатива наказуема — надо работать на себя. Там и первые связи появились, с нужными людьми подружился… Когда вышел, брежневский застой сменился бардаком перестройки — появилась куча возможностей деньги загребать.

— Но в олигархи пробиться не удалось?

— Не стремился: не люблю быть на виду — в тени спокойней. Я только идеи выдавал, посредником был, советчиком… Мне за всё это очень хорошо платили. Жену обеспечил, детям образование дал, всех их вывез в Израиль и поселил в Иерусалиме.

— Вы еврей?

— Нет.

— Кто-то из предков?

— Нет. У меня в роду, как в песне Высоцкого: «антисемит на антисемите».

— Значит, жена еврейка?

— Тоже нет. Она татарка. Но я ей раздобыл какую-то еврейскую прапрабабушку… Вы же знаете, в Москве за деньги можно получить даже паспорт папуаса.

— Но почему именно в Иерусалим?

— Хочу их спасти. По пророчествам, этот город уцелеет при любых катаклизмах, во-первых, он на высоте восемьсот метров, а во-вторых, город трёх религий — Господь не даст его разрушить.

— Надеюсь, вы понимаете, что теперь с семьёй не скоро встретитесь?

— Да. Но мне всё равно осталось недолго… Рак у меня нехороший, уже не лечится… Но и человечество меня не надолго переживёт: или атомная война, или столкновение планет, или очередной Всемирный потоп.

— Вы расширяете мой кругозор. Для одних Конец Света — это повод не работать, для других — беспробудно пить, для третьих — гулять и развратничать… А для вас это весомое оправдание вашей подлой деятельности! И вы надеетесь, что Бог простит вас?

— Уверен, что нет. Поэтому я туда и не переехал, чтобы жене и детям не навредить. Ведь я много лет проецировал обман, грабежи, насилие… И таких, как я, с каждым днём всё больше и больше… Ну, не может этот кошмар продолжаться бесконечно.

— Но вы же сами — частица этого кошмара.

— Да. Поэтому и понимаю, что если я уже от него устал, то как устал Господь!

— Вы часто повторяете имя Бога — вы что, верующий?

— Просто я стал чаще поднимать глаза к небу.

— И при этом продолжали творить преступления?

— Уже по инерции. И это ничего не меняло: не будь меня, Мерлин бы нашёл другого, более жестокого… А я рук не марал, я был только посредником. И жизни человеческие не отнимал — это было условие, которое я поставил Мерлину.

— Давно с ним сотрудничаете?

— Лет десять. Сперва ему клиентов поставлял, когда он целительством занимался.

— Что значит, поставляли?

— Подготавливал. Экстрасенс он слабенький, а хотел, чтоб люди ему верили, вот я и готовил слепых, глухих, парализованных — они на его сеансах якобы излечивались. Ну, народ, конечно, от этого балдел и пёрли к нему на излечение и больные и здоровые… А потом стали появляться проклинающие — вот тогда и появилась эта идея: запустить проклятия на поток. Мерлин за неё ухватился: денег за это можно больше брать, а работать меньше, и энергию не растрачивать.

Зазвонил телефон, Борис снял трубку. Капитан Рябой доложил:

— Оба подельника Акима Хмелика, и Толян, и Колян, уже у нас. А вот Мерлин смылся: ни в офисе, ни дома. — Секретаршу видел?

— Да. Сказала, что он ей звонил и сообщил, что должен срочно улететь, велел отменить приём.

— Когда звонил?

— Часа в четыре.

— Пронюхал, гад!.. Попытается смыться. Надо срочно перекрыть ему и вылет, и выезд.

— Я уже позвонил Лукоперецу, он дал команду. Все аэропорты перекрыты, а на вокзалах розданы его фото.

— Молодец, Вовчик!.. Будем надеяться, что он ещё здесь. Но всё равно… Минутку! — Он отложил трубку и обратился к Тине. — Срочно проверить списки пассажиров на всех самолётах, вылетевших в течении этих двух часов. Если Мерлин там, сообщить лётчикам и в порт прибытия.

— Слушаюсь, товарищ майор!

Тина поспешно вышла. Борис снова приложил трубку к уху.

— Я с тобой, капитан. Что ещё скажешь?

Мерлин для вас, Борис Романович, у секретарши письмо оставил.

— Когда оставил?

— Точно она не знает: пришла — письмо уже лежало на столе, наверное, утром завёз.

— А что в письме?

— Не знаю — конверт запечатан, я чужие письма не вскрываю.

— Приезжай скорей, вместе почитаем!

Положил трубку, повернулся к Лисицыну.

— Удрал ваш босс. Не подскажете, куда?

Лисицын развёл руками.

— Он любит всякие экзотические острова… Часто там отдыхал… Но не со мной, а с какими-нибудь дамами.

Пахомов решительно хлопнул ладонью по столу. — Ничего, найдём!

Письмо Мерлина.

«Здравствуйте, майор!