Проклятие рода Лёвеншёльдов

При жизни он никогда перстень не снимал. А когда гроб с телом генерала опустили в каменный склеп, загодя построенный по его распоряжению на погосте в Бру, перстень, само собой, красовался на его указательном пальце. Многие покачивали головами – надо же, такое сокровище будет лежать в могиле! Перстень генерала был почти так же известен, как и его хозяин. Поговаривали, в нем так много золота, что хватило бы на покупку целой усадьбы, а камень, очень крупный сардоникс с искусно выгравированной королевской монограммой, стоил никак не меньше. Но сыновья даже не думали распорядиться перстнем по-иному, и никто их не осуждал. Наоборот, все посчитали их поступок в высшей степени благородным. Как же иначе: выполнили последнюю волю отца и позволили ему унести свое сокровище в могилу.

Мы всматриваемся сейчас в этот перстень и с трудом понимаем, чем он так уж хорош. Красивым его не назовешь – работа аляповатая, в наше время никто бы на него и не посмотрел. Но двести лет назад… Не стоит забывать: королевство было на грани банкротства, все украшения и изделия из драгоценных металлов изымались в пользу Короны. В ходу были так называемые далеры Гёрцена – медные легкие монетки с номиналом, совершенно не соответствующим их истинной ценности. Так что большинство населения не только не имело золотых украшений, но и золота-то никогда не видело.

Конечно, похороненная в склепе редкостная драгоценность долго служила предметом разговоров. Сколько пользы она могла бы принести! Что ни говорите, понять людей можно – продать бы это кольцо в какую-нибудь соседнюю страну и накормить народ… полстраны жило в то время впроголодь, на хлебе из соломы и древесной коры.

Многие фантазировали – вот бы заполучить такое сокровище. Но никто даже не помышлял его украсть. Перстень лежал в гробу, в замурованном склепе, закрытом тяжелыми каменными плитами, даже самому ловкому вору не под силу проникнуть в последнее убежище генерала. Так бы и лежать перстню в могиле до Страшного суда. Но судьба решила по-иному.

II

Итак, в марте 1741 года уснул вечным сном генерал-майор Бенгт Лёвеншёльд, а через несколько месяцев умерла от дизентерии маленькая дочь капитана кавалерии, ротмистра Йорана Лёвеншёльда, старшего сына генерала, унаследовавшего Хедебю. Похороны назначили в воскресенье, сразу после службы. Все, кто присутствовал в церкви, пошли и на кладбище. Работники отвалили две огромные надгробные плиты, каменщик разобрал кладку над склепом – решили положить маленький гробик внучки рядом с огромным гробом знаменитого деда.

Прочитали заупокойную молитву. Потом говорились надгробные речи. Трудно, конечно, сказать точно, но почти наверняка: многие в толпе вспоминали королевский перстень и сожалели: вот, дескать, лежит такая дорогая штуковина в могиле и никому от нее ни радости, ни прибыли. Может, кто-то и шепнул соседу – смотри-ка, они оставляют склеп открытым, только завтра замуруют. Так что если кому взбредет добраться до перстенька…

Среди тех, кому приходили в голову подобные мысли, был и крестьянин из Ольсбю по имени Борд Бордссон. Мысли-то ему приходили, но он был вовсе не из тех, кто стал бы горевать до самой смерти об упущенной возможности. И даже наоборот: если речь заходила о кольце – дескать, неплохо было бы такой перстенек пустить в хозяйство, – Бордссон твердо заявлял: мой хутор Меллонстуга и так хорош. Уж кому-кому, а не ему завидовать покойному генералу из-за какой-то золотой безделушки. Вздумалось генералу взять ее с собой в могилу – вот и взял. Его право.

Но, конечно, и Борду Бордссону, и многим другим было не по себе. Открытая могила, мало ли что… «Ротмистр собирается замуровать могилу завтра после обеда… – соображал хуторянин. – А вдруг кому-то все же захочется добраться до этого проклятого кольца?»

А ему-то что за дело? У него-то почему голова должна болеть? Но мысль не оставляла. Опасная это затея – оставлять открытую могилу. Уже август, ночи темные. Для опытного вора залезть в склеп пустячное дело – и прощай, перстенек! Только тебя и видели. Даже и опыт не нужен. Захотел и залез.

Борд Бордссон забеспокоился всерьез. Решил было подойти к ротмистру и поделиться своими опасениями, но раздумал – люди и так считают его придурковатым, еще на смех поднимут. «И сомневаться нечего, – думал Борд Бордссон, – опасность есть. Есть опасность, есть. Разрази меня Бог, если я не прав… но лучше помалкивать – засмеют. Да неужто я один такой умный? Ротмистр – мужчина умный, уж точно не глупее меня. Наверняка распорядился, чтобы склеп замуровали до ночи».

Он даже не заметил, как закончилась церемония. Стоял у могилы и размышлял, пока жена не дернула его за рукав.

– Что это на тебя нашло? – спросила она. – Уставился, как кот на мышиную нору.

Борд вздрогнул и огляделся. На погосте уже никого не было, только они с женой.

– Так, ничего… Интересно…

Он очень хотел рассказать жене о своих опасениях, но раздумал. Жена умнее его. Ясное дело, спросит – тебе-то что за забота, закрыли склеп или нет? Пусть голова болит у ротмистра Лёвеншёльда.