Проклятие Пифоса

Каменная глыба размером с гору проплыла перед главным обзорным экраном. «Веритас феррум» находился на самом краю системы Пандоракс. Внешнюю границу системы окружал астероидный пояс необычайной плотности. Когда неторопливо вращающийся планетоид погрузился в ночь, Гальба увидел еще один далеко слева — серая громадина, купающаяся в отраженном свете звезды Пандоракс. Сенсоры «Веритас феррум» ловили десятки сигналов в непосредственной близости, и каждый отмеченный объект был достаточно массивным, чтобы при столкновении разбить корабль вдребезги.

Но это были не останки аккреционного диска, не куски льда и не сгустки космической пыли, а камень и металл. Гальба догадался, что здесь, в этой системе, вероятно, раньше находилось что-то еще. Что-то огромное.

«Что-то великое?»

Непроизвольная мысль, каприз нынешнего настроения. Сержант понимал, как важно ему сейчас крепко держаться за свой гнев. Именно гнев не давал ему предаться отчаянию. Именно гнев отгонял прочь темные мысли о сгинувшем величии. Но что-то в этом астероидном поясе притягивало внимание Гальбы. Воин пристально всматривался в обломки. Здесь определенно раньше что-то было. Было и погибло.

Но как?

Справа виднелся грязно-коричневый шар планеты Гея, которая двигалась по странной орбите, под крутым углом к плоскости эклиптики. Она пересекала орбиту Киликса, следующей планеты системы, и на определенном этапе своего годичного цикла слегка выходила за пределы астероидного пояса. Впрочем, не сейчас. Вся ее поверхность была испещрена кратерами, а верхние слои атмосферы переполняла пыль от недавнего удара. В мозгу Гальбы промелькнула мысль о планетарном столкновении, но он тут же ее отмел. Гея походила скорее на большую луну. Возможно, она когда-то ею и была, а на свой диковинный путь сошла после гибели родительской планеты.

Здесь явно произошел катаклизм, но какой именно и что он разрушил, оставалось загадкой. Сам того не желая, Гальба ощутил соблазн увидеть знамение в этих обломках, усеявших путь к Пандораксу. Он прогнал манящее чувство, ибо оно опасно граничило с суевериями, потакание которым означало предательство всего, за что он боролся. Довольно уже предательств.

«Хочешь урок? — спросил он самого себя. — Тогда запоминай: то, что здесь было, разбито, но все еще опасно».

— Есть вести от наших братьев? — спросил Аттик.

— Астропатический хор ни о чем не докладывал, — отозвался Авл.

В этот момент открылась дверь на мостик. Вошли два воина, и ни один из них не относился к Железным Рукам. Доспех первого был окрашен в темно-зеленый цвет Саламандр. Кхи’дем, сержант. Другой носил иссиня-черный с белым — цвета Гвардии Ворона. Инах Птерон, ветеран. С их приходом атмосфера на мостике моментально изменилась. К ярости, смятению и скорби примешались раздражение и неприязнь.

Аттик повернул голову. Движение вышло настолько холодным, словно он наставил болтер на двух космодесантников.

— В чем дело? — бросил командир «Веритас феррум».

Ониксовое лицо Кхи’дема, казалось, потемнело еще больше.

— То же самое мы хотели спросить у вас, капитан, — сказал Саламандра. — Для чего мы здесь?

Аттик выждал несколько секунд, прежде чем выдать ответ, преисполненный гнева:

— Ваше звание не дает вам права меня о чем-либо спрашивать, сержант.

— Я говорю от имени Восемнадцатого легиона на этом корабле, — возразил Кхи’дем, мягко, но настойчиво, — как и ветеран Птерон от имени Девятнадцатого легиона. И у нас есть право знать о дальнейших планах ведения войны.

— Легионов? — переспросил Аттик. Одно-единственное слово прозвучало мрачно, зловеще. Бионическая гортань капитана могла передавать различные интонации, а потому с отказом от естественных голосовых связок речь Аттика практически не изменилась. Однако сейчас в ней слышались жутковатые нотки, словно командир «Веритас феррум» пытался подражать самому себе, и у него это плохо получалось.

— Легионов, — повторил он. — Да вас вместе и на дюжину едва наберется. А это…

— Капитан, — Гальба рискнул вмешаться, понимая, что следующие слова командира обратно будет не вернуть, — с вашего разрешения.

— Да, сержант? — Аттик ответил без промедления, но в его словах было куда меньше яда, словно он сам хотел, чтобы его остановили.

— Я мог бы ответить на вопрос наших братьев.

Аттик смерил его долгим взглядом.

— Только не здесь, — наконец сказал командир. Он старался говорить тихо и ровно, но в его голосе слышался едва сдерживаемый гнев.

Гальба кивнул. Кхи’дему и Птерону он сказал:

— Пройдетесь со мной?

К его облегчению, оба молча последовали за ним.

Гальба вышел с мостика и двинулся по коридорам из железа и гранита, направляясь к баракам, где было достаточно просторно. Даже слишком просторно.

— Хотите запереть нас где-нибудь подальше? — поинтересовался Гвардеец Ворона.

Гальба покачал головой.

— Хочу сохранить мир.

— Я заметил, — произнес Кхи’дем. — Вы прервали своего капитана. Что он собирался сказать?

— Мне неведомы его мысли.

— Полагаю, — взял слово Птерон, — то, что больше нет легионов, одни лишь жалкие останки.

Гальба вздрогнул от высказанной вслух правды.