Проклятие Осириса

Все трое вошли в первую камеру – ту, под опрокидывающимся полом которой нашла свой преждевременный конец черная свинья. Габд-а-Батх выглядел настороженным и неуверенным. Он отчего-то замедлил шаги. Глядя на него, Ат Сефор тоже приостановился. Кривой Шакал вырвался вперед, придерживая на плече тяжелый мешок со своей добычей и негромко бормоча себе под нос:

– Пусть меня ждет суд Осириса и зубастая пасть чудовища Амт, но остаток своей жизни я хочу провести в радости и веселье! Я буду кутить в прибрежных харчевнях, буду веселиться с красивыми женщинами из веселых домов…

Вдруг над головой у осквернителей могилы раздался глухой нарастающий грохот, словно разом загремели десятки огромных храмовых барабанов.

Габд-а-Батх отскочил назад, и жрец, не сводивший с него глаз, последовал его примеру. Только Кривой Шакал, занятый своими приятными мыслями, сделал еще один шаг вперед… и тут же на него посыпался град камней и комьев сырой глины.

Казалось, сама земля, грохоча и содрогаясь, обрушила на могильных воров свой гнев.

Жрец и главарь разбойников отступили в дальний конец первой камеры, до которого долетели только отдельные камни.

Через несколько минут обвал прекратился, в подземелье наступила мертвая тишина.

Кривой Шакал вместе со своей добычей был похоронен заживо, и вместе с ним была похоронена надежда на веселые кутежи в прибрежных харчевнях.

Но и двое оставшихся в живых были не в лучшем положении: единственный выход из гробницы был завален чудовищным грузом земли и каменных обломков.

Факел, который нес в руке Габд-а-Батх, упал на пол и едва теплился. В подземелье стало почти темно. Ат Сефор понял, что очень скоро и этот последний свет погаснет, а затем и затхлый воздух подземелья кончится… тогда они с Шейхом Ночи в страшных мучениях умрут, завидуя Кривому Шакалу, смерть которого была, по крайней мере, быстрой и не слишком мучительной.

Нет, напрасны были все неисчислимые жертвы, которые принес молодой жрец, зря он осквернил свою вечную душу! Ни славы, ни могущества не принесет ему поход в обитель смерти! Многомудрый Семос сделал все, чтобы не выпустить священный папирус, средоточие мудрости, из своих мертвых рук!

Он представил мертвого жреца, который сейчас лежит в своем разоренном саркофаге и радуется, что неудачливый похититель его мудрости недалеко ушел…

– Я говорил этому сыну Сета, что отнимать долю у мертвых – это плохо! – по-прежнему надменно произнес Габд-а-Батх, нарушив гнетущую тишину подземелья. – Он не послушал меня, и вот какое наказание его постигло!