Проклятие Осириса

– По справедливости, – усмехнулся главарь. – Не забывайте, я – ваш глава, ваш фараон, верховный жрец и вся прочая власть! Значит, четверть добычи причитается мне в любом случае. Кроме того, я первым вошел в погребальную камеру, значит, мне полагается еще одна четверть добычи. Ну а все остальное можете поделить между собой, сегодня мне угодно быть щедрым!

Ат Сефор не прислушивался к разговорам грабителей, не следил за тем, как они делят добычу, его не интересовали серебро и слоновая кость: он осматривал погребальную камеру в поисках того единственного сокровища, которое его интересовало, – легендарного папируса Тота.

Но все его поиски были напрасными – ничего похожего на папирус в погребальной камере не было.

Молодой жрец в отчаянии сжал руки – неужели напрасно он нарушил все существующие законы, неужели напрасно связался с шайкой могильных воров, осквернил гробницу жреца, рискуя навлечь на себя гнев богов и кару властей?

Ему стало страшно от такой мысли. Сердце его мучительно сжалось и дыхание затруднилось, как будто горло уже сдавила веревка палача.

Впрочем, возможно, ему просто не хватало воздуха в тесном подземном помещении.

Грабители тоже обшаривали погребальную камеру в поисках сокровищ. Правда, их интересовали вещи более земные – золото, серебро, дорогие каменья, слоновая кость…

Только Габд-а-Батх не участвовал в этих поисках: он стоял посреди помещения, сложив руки на груди, и свысока, с выражением надменной скуки наблюдал за царящей вокруг жадной суетой.

Убедившись, что все сколь-нибудь ценное находится на ритуальном столе, грабители приступили наконец к самому важному: они решились открыть саркофаг.