Проклятие – миньон!

Он вышел на свет и оказался горбуном из купальни, лордом-работником, который любезно одалживал мне ключи и чья отвратительная внешность так пугала веселых сестричек господина Пучелло.

– А где же красавчик Уолес? – удивилась Моник.

– Она проломила ему голову рукоятью, – сказал горбун, кивнув в мою сторону. Зубы у него были острыми, как у волка или у моей феи, дарующей имена.

– Почему? – протянула куртизанка, в голосе ее совсем не слышалось испуга.

– Потому что, – горбун выбрался из коридора и распрямился, горб его никуда не делся, но как будто сполз ниже на спину, плечи развернулись, делая рост его вовсе огромным, – она решила, что Патрик лорд Уолес на самом деле золотая кость и наследник короны – Ригель Безумный. Она приводила доводы и опровергала их один за другим, пока не пришла к определенному выводу.

Что он такое говорит? Я опять думала вслух? Тогда почему Ригель меня не слышал? И почему этот горбун упорно называет меня «она»?

Тысяча! Мокрых! Фаханов!

– Значит, Патрик именно Патрик? – Я отсалютовала клинком и угрожающе повела им в сторону. – Тогда получается, что Ригель – ты?

Горбун посмотрел на острие меча, затем, будто не веря своим глазам, потер их ладонями. Я сделала выпад, быстро отбитый костлявым запястьем урода. Глаза у него были красными, не бурыми, как мне помнилось, а красными, глазами феи, и зубы, которые он обнажал в хищной улыбке, тоже были фейскими.

– Конечно же, он не Ригель, – холодно проговорила Моник за моей спиной. – Он – фея, а Ригель – это я.

– Но…

– Значит, так, любовь моя, – перебила меня Моник, и я ощутила щекой холод стали, – замолчи, иначе я проковыряю в твоей щеке дырочку, сквозь которую будет видно зубы. Ты же часто думала о шраме, правда? Караколь мне рассказывал, о чем ты думаешь: ах, меченый красавчик, ах, Гэб, ах, шрам…

– Ты не можешь быть Ригелем. – Я была настолько ошеломлена, что угрозы на меня не действовали.

– И почему же? – она все-таки полоснула меня по коже, не до зубов, но щеку обожгло, и по ней потекла дорожка крови.

– Ты женщина!

Она визгливо расхохоталась:

– В этом-то и прелесть. Женщина! Ну кто заподозрит женщину? Кто заподозрит шлюху? А то, что на их троне уже двадцать лет сидит еще большая шлюха, нисколько их не тревожит!

– Не бывает фей мужчин!

– Аврора – шлюха! Она спала со стариком! – продолжала Моник доверительным тоном, причем продолжала она не диалог, а лишь интересующую ее тему. – Я никогда не спала ни с кем старше себя.

– Ты спала с Мармадюком, – зачем-то сказала я, – а ему уже за тридцать!

Какой нелепый диалог! Мне безразлично, кто с кем спит или спал, или собирается. У меня друг погиб, от моей руки, между прочим. Патрик, прости меня, дружище!

Нет! Скорбеть буду потом.

– Когда мне было за тридцать, твой Мармадюк пытался вылупиться из яйца, в котором его заточил Этельбор! – Она опять засмеялась, дернула меня за ухо, срывая серьгу. – О чем она думает, Караколь? Она ошеломлена? Завидует?

– Сейчас она собирается подсечь противника под колено, воспользовавшись тем, что нож уже не около ее лица.

Это было несправедливо, я даже топнула ногой, которой собиралась подсекать куртизанку. У них преимущество! Не бывает фей-мужчин! Никто о них никогда не слышал!

– Бывает, – сказал горбун одними губами и подмигнул.

Тысяча фаханов!

– Знаешь, что было самым сложным? – не унималась Моник.

– В том, чтоб спать с лордом-шутом?

– В том, чтоб притворяться обычной! Приходилось все время напоминать себе об этой обычности, стоять каждый день у зеркала и говорить себе: «Красота не вечна, она скоро пройдет, нужно как-то устраиваться в этой жизни».

– А потом интриговать, помогая любовникам достичь величия, хотя их величие не интересует тебя ни в коей мере? Нечеловечески сложно!

Я кивнула и бросилась на нее, особо не размышляя. Нож отлетел, звякнув о стену вдалеке. Раз мысли работают против меня, то и думать не буду. Вот у Моник в голове такая каша, небось, ее красноглазый Караколь потеет, когда туда заглядывает.

Дралась я здорово, не по-девчачьи, а как настоящий ардерский дворянин, правда, хилый и не особо тренированный, но белокурой Моник и того хватило. Кстати, белокурой она быть перестала в первую очередь. Не уверена, что таскание за волосы одобрил бы лорд-коннетабль, но оно у меня получилось на отлично. Моник взвизгнула, раздался треск как будто рвущегося шелка, локоны отделились от ее головы.

Я отбросила парик, подняла свой клинок.

– Отреши ее, Караколь! – прокричала Моник, прижимая руки к коротким рыжим волосам. – Не убивай!