– Как только будете готовы. Он хочет сам ее к вам привести, – говорит мой муж, снова садясь за стол.
При мысли об Артуре-женихе он улыбается.
– Он жаждет сам вам ее представить. Спрашивал, можно ли в первый раз вам увидеться с ней наедине.
– Очень хорошо, – сухо отвечаю я.
Не сомневаюсь, Артур счел, что представить мне молодую особу, чьи родители потребовали, чтобы моего брата убили, прежде чем они отправят ее в Англию, – это задача, требующая деликатности. В то же время я знаю, что эта мысль и в голову бы не пришла моему мужу.
Мы встречаемся, по желанию Артура, без церемоний – наедине в зале приемов замка Ладлоу, огромной комнате с деревянными панелями, прямо под покоями самой принцессы. В камине горит жаркий огонь, на стенах богатые гобелены. Не роскошный дворец Альгамбры, но и ничего нищенского или постыдного. Я подхожу к металлическому зеркалу и поправляю головной убор. Тусклое отражение смотрит на меня: на мои темные глаза, бледную чистую кожу и розовый бутон рта – мои лучшие черты. Длинный нос Плантагенетов – главное мое расстройство. Я поправляю головной убор и чувствую, как в моих густых темно-рыжих кудрях ворочаются шпильки, а потом отворачиваюсь от зеркала. Все это суетно и достойно презрения, я подожду у огня.
Через пару мгновений я слышу, как в дверь стучит Артур, и киваю служанке, которая открывает дверь, отходит в сторону, пропуская Артура, и коротко мне кланяется, когда я приседаю перед принцем в реверансе, а потом мы целуемся друг с другом в обе щеки.
– Все трое выздоровели? – спрашивает Артур. – А как малыш?
– Благодарение Богу, – отвечаю я.
Артур быстро осеняет себя крестом.
– Аминь. Вы не заразились?
– Удивительно, как немногие в этот раз заболели, – говорю я. – Истинное благословение. Всего несколько человек в деревне заразились, а умерли только двое. У малыша не было никаких признаков болезни. Бог воистину милостив.
Артур кивает:
– Могу я представить вам принцессу Уэльскую?
Я улыбаюсь, слыша, как тщательно он выговаривает ее титул.
– И как вам нравится жизнь женатого мужчины, Ваша Светлость?
Кровь, приливающая к его щекам, говорит о том, что принцесса ему очень нравится и ему неловко в этом признаваться.
– Вполне нравится, – тихо отвечает он.
– Вы ладите, Артур?
Краска на его щеках густеет и заливает лоб.
– Она… – он умолкает.
Ясно, что слов, чтобы описать, какая она, у него нет.
– Красивая? – подсказываю я.
– Да! И…
– Милая?
– О да! И…
– Прелестная?
– У нее такой… – начинает он и снова умолкает.
– Лучше уж мне самой на нее взглянуть. Ее, похоже, не описать.
– Ах, миледи опекунша, вы надо мной смеетесь, но вы увидите…
Артур уходит, чтобы привести принцессу. Я не осознавала, что мы заставили ее ждать, и гадаю, не обидится ли она. В конце концов, она же испанская инфанта, ее воспитывали по-королевски.
Когда открывается тяжелая деревянная дверь, я встаю. Артур вводит принцессу в комнату, кланяется, отступает за порог и закрывает дверь. Мы с принцессой Уэльской остаемся одни.
Первое, что приходит мне в голову: она такая тоненькая и хрупкая, что кажется витражным портретом принцессы, а не настоящей девушкой. Ее медные волосы скромно убраны под толстый чепец, изящная талия затянута в крупный и тяжелый, как латы, корсет, высокий головной убор украшен бесценными кружевами, спадающими вдоль лица принцессы и скрывающими его, словно она готова прикрыться кружевом, как басурманским покрывалом. Она делает реверанс, опустив лицо и взгляд, и лишь когда я беру ее за руку и она смотрит на меня, я вижу, что у нее яркие голубые глаза и милая застенчивая улыбка.
Она бледнеет от волнения, пока я произношу по-латыни речь, приветствуя принцессу в замке и извиняясь за то, что отсутствовала ранее. Я вижу, как она озирается в поисках Артура. Как прикусывает нижнюю губу, словно собираясь с силами, и принимается отвечать. Она сразу же заговаривает о том, о чем я не хотела бы слушать, особенно от нее.
– Меня огорчило известие о смерти вашего брата, мне так жаль, – говорит она.
Я поражаюсь, что она вообще осмеливается говорить об этом со мной, тем более так открыто и с таким состраданием.
– Это огромная потеря, – сдержанно отвечаю я. – Увы, так устроен мир.
– Боюсь, что мой приезд…
Я не могу позволить ей извиняться за убийство, совершенное ее именем, и прерываю ее парой фраз. Бедное дитя смотрит на меня, словно хочет спросить, как ей меня утешить. Взгляд у нее такой, словно она готова пасть к моим ногам и признаться, что виновна. Мне невыносимо говорить с ней о брате, я не могу слышать, как она произносит его имя, я не могу продолжать этот разговор, иначе я сломаюсь и разрыдаюсь о брате перед этой молодой женщиной, из-за чьего приезда он умер. Он мог бы жить, если бы не она. Как мне говорить об этом спокойно?
Я выставляю руку, чтобы отстранить принцессу, заставить ее замолчать, но она хватает меня за руку и опускается в поклоне.
– Здесь нет вашей вины, – получается у меня прошептать. – И мы должны быть покорны королю.
Ее голубые глаза полны слез.
– Мне жаль, – говорит она. – Мне так жаль.