Проклятие Гиацинтов

— Жуть какая! — передернулся городской. — И что, прямо так вот в песке находят то ребра, то мослы… ну, не знаю, то позвонки? Да нет! Это вы мне лапшу на уши вешаете! — вскричал он вдруг. — Говорите, это было в 1918-м, что ли? Ни хе… Извините, бабушка. Я хочу сказать, ничего себе! Может, это вовсе и не вашего Слона останки, а каких-нибудь собак бродячих или вообще давно сгнивших покойников? За столько-то лет кого тут только не прикончили небось!

— Ох, не говори! — вздохнула бабуля. — Бывало всякое! На этом берегу то белые красных стреляли, то красные белых, то взрывы устраивали, полберега разворотили, да и в наши дни, чтоб смертоубийство какое-то свершить — народ сюда тянет, просто хлебом не корми. То мужик сударика женки своей топором зарубит. — Судариками называли на деревне бабьих хахалей. — То баба в мужнину полюбовницу пальнет… ох, лихие у нас нравы, родимый… всякое случалось! Однако ж я тебе вот что скажу. Не абы какие ребра-черепушки Слона рассеяны в белом песочке, ох, не абы! Вот сколько костей в человеке может быть, скажи мне?

— А черт его знает, — пробормотал городской, да и Лерон, отличница, плечами пожала: может, двести?

— То-то, что черт знает, — кивнула бабуля. — Все кости Слоновы кознями нечистой силы обратились в одно и то же. В одну и ту же кость! И только ее стали отныне находить в белом песочке на берегу. Раз уж сто, а то и больше находили — а она все отыскивается там снова да снова, опять и опять…

— И что ж это за кость? Как она выглядит? — недоверчиво спросил городской. — Расскажите!

— Внучка, выдь! — скомандовала прабабка. — Не погань слух!

— Бабуль, да нешто я малолетка? — проворчала Лерон, однако все же послушалась: не потому, что опасалась слух опоганить (как всякое местное дитё, она историю о Слоне знала с младенчества во всех подробностях!), а просто чтобы бабулю не огорчать, главное же — надоели липкие взгляды городского, ползавшие по ее ногам.

Но далеко она не ушла: чуть прикрыв за собой дверь, остановилась в сенях и услышала, как бабуля таинственным голосом сообщила городскому, что всякая кость Слонова обернулась каменьем херью. И оное каменье постоянно обнаруживается в песке — тут и там.

Придут, скажем, ребятишки в белом песочке на берег поиграться, начнут кремушки искать, ямки копать и башни строить да наткнутся на каменье херь. Плохо дело!.. Такие парнишки, когда подрастут, непременно заделаются блудилами и горькими пьяницами, ну а девчонки вырастут потаскушками и беззастенчиво пойдут по рукам. Путь-дорога им одна будет: в город, в Нижний Горький, где народ — спившийся и скурвившийся, как и положено городским. А иные-прочие, особо старательные и талантливые, могут даже перебраться во всероссийское гноилище и поганище — Москву.

Услышав эти слова, Лерон сердито свела брови. Она не согласна была, что Москва — гноилище и поганище. Москва — это столица, это… это блеск!!! В телевизоре посмотришь, какие там мужчины и женщины, — слезами зависти изойдешь, что не живешь там или хотя бы в Нижнем Горьком. Но разве с бабкой поспоришь? Лучше и не пытаться. Лучше молчать, пока косу по волоску не выдрала и всю задницу до синяков не излупила, бабке ведь даром что девяносто пять, даром что ветром ее вроде бы сдунет: силища у нее в руках — куда тебе пятнадцатилетней Лерон! К счастью, дралась бабуля очень редко, Лерон она и не била никогда… вот прадеда два года тому так навернула в висок, что он копыта мигом откинул! Правда, участковый, дядя Евгений, везде записал во всех протоколах, что прадед сам с крыльца свалился. Да разве мог он иначе написать, коли бабуля доводилась ему родной бабкою?! Дед, конечно, тоже был родным… А все-таки дядя Евгений на деда имел зуб, ибо старикан был снохачом из снохачей и именно с женой дяди Евгения застигла его прабабка перед тем, как отправить на тот свет.

Вся деревня знала, что дядя Евгений покрыл преступление, и вся деревня его за это уважала. Жена его, поблядушка, да и прадед, если на то пошло, были чужие, заволжские, левобережные, а бабка и сам дядя Евгений — свои до мозга костей: здесь, в Правобережной, родились, здесь выросли, здесь и похоронены будут на своем кладбище, возле церкви Матушки-Троеручницы…

Левобережных отчего-то испокон веков увозили хоронить за Волгу. Туда отвезли и прадеда, а поблядушка, с которой дядя Евгений мигом оформил развод, сама уехала.

Между тем, пока Лерон размышляла, бабка продолжала рассказывать про Белую полоску (Берег Слоновой Кости тож) и каменье херь.

Если отыщет сие каменье девка-невеста, жди скандала после первой брачной ночи: непременно распочатой окажется. Конечно, она начнет плакать-кричать, мол, не было у меня никого, мол, не давала никому, и это правда: не она виновна — каменье херь!