Проклятие Гиацинтов

— Сам ты братец Кролик, — усмехнулся человек, думавший, что он — преступник, завел мотор, и автомобиль покатил в стону центра города. На пути он ловко обогнул тридцать четвертый, где — это было видно сквозь стекло — маячил легкомысленный профиль писательницы Дмитриевой.

А между прочим, граждане, следившие за Алёной, много потеряли. Ведь тридцать четвертая маршрутка в Нижнем Горьком идет не только до «Оперного театра». Она и дальше идет. И писательница Дмитриева именно туда и направилась — дальше. Она проехала свою остановку, сошла только на Варварской, а оттуда, сократив путь проходными дворами, вышла на самое начало улицы Ошарской. Точнее, к дому номер 4, где проживала коварная свидетельница Лунина.

За некоторое время до описываемых событий

После смерти прабабки минуло десять лет. Лерон было уже за двадцать пять. А она — и зеркало уверяло ее в том же! — почти не изменилась, разве что подросла и округлостей прибавилось. Многие — особенно из ведомственного дома отдыха! — тянулись к этим округлостям, только без толку. Лерон и не смотрела на этих богатых, а порой и красивых мужчин. Ведь все они были женаты, а спать с женатым может только… Ужас перед тем будущим, что сулило ей найденное в далекой юности, а потом невесть куда исчезнувшее каменье херь, может, малость и поблек, но только самую малость. Это было как в сказке о Спящей красавице: когда злая фея предсказала новорожденной принцессе, что она в шестнадцатилетнем возрасте уколет палец о веретено и умрет, отец-король немедленно велел сжечь и сломать все веретена в королевстве, чтобы уберечь дочку. Сказку эту Лерон очень любила (естественно, ее все девочки любят!), но ее смех разбирал, стоило представить только, как жили несчастные люди в этом королевстве. Неужто нитки для тканья закупали за границей? Да, можно себе представить, как проклинали короля его подданные! Неудивительно, что одна старушка втихаря решила его ослушаться. С другой стороны, ради любимой дочери каких только глупостей не наделаешь… Тут короля вполне можно понять. Однако совершенно непонятно, зачем, ну зачем надо было так спешить?! Фея же ясно сказала: когда принцессе исполнится шестнадцать лет. То есть до этой поры можно было не беспокоиться, напрясть невероятное количество ниток, а ко дню рождения принцессы со спокойной совестью сжечь веретена. Только уж подойти к делу более ответственно. Обшарить все закоулки дворца, чтобы никакая старая пряха там не засиделась со своим смертельно опасным для принцессы веретенышком.

А впрочем… Эта сказка именно о том, что от судьбы не уйдешь. Ни от укола веретеном не уйдешь, ни от поцелуя принца!

Но если от судьбы никак не укрыться, значит, судьба Лерон — именно сделаться потаскухой? Рано или поздно она сдастся на уговоры какого-нибудь отдыхающего — и все, покатится в пропасть своей жизни?

Спасение Лерон видела, как и сказочный король, в полной и радикальной перемене образа жизни. Раз — и перестали во всем королевстве прясть! Лерон же понимала, что спасти ее может только замужество.

Но за кого ей выйти замуж? Из друзей детства в деревне почти никого не осталось. А те, что остались, либо никуда не годились, либо давно уже были разобраны подружками. На всех свадьбах Лерон гуляла, от души поздравляла молодых, кричала: «Горько!» — и думала, что, кабы ей пришлось с этим Борькой (Колькой, Санькой, Мишкой и т. д.) целоваться, а потом ложиться в одну постель, зная, что в этой постели всю жизнь пролежишь, ей было бы действительно горько…

— Переборчива ты больно! В девках сидеть тебе! — пророчили ей — кто злорадно, кто сочувственно.

— Ну, знать, сидеть, — покорно кивала Лерон тем и другим.

— Ничего, доченька, суженого конем не объедешь, — успокаивала мама.

— Конечно, не объедешь, — соглашалась Лерон.

Честно говоря, ей было все равно. Девушка не хотела замуж, но, понятно, помалкивала об этом, потому что, пооткровенничай она хоть с кем-то, растеряла бы всех подруг. И без того они, расплывшиеся после родов, дебелые и тяжелые, всё с большей неприязнью оглядывали ее стройную фигуру, и улыбчивое лицо, и вольно вьющиеся волосы, и безунывные глаза. И тотчас ревниво, сторожко косились на мужей: а не засматриваются ли те на Лерон дольше, чем следует? Не норовят ли цапнуть ее за коленку или невзначай провести растопыренной ладонью по груди?

— Лерка, тебя надо срочно замуж выдать, пока против тебя вся деревня не ополчилась, — однажды сказала с беспощадной откровенностью подруга Настя. — Хватит жопой перед чужими мужиками крутить. Допрыгаешься: изнасилуют, а потом ворота дерьмом вымажут!

— Но ты же знаешь, Настён, и другие девчонки знают, что мне никто не нужен, — пожала плечами Лерон. — Никто вообще. Ни ваши мужики, ни какие-то другие.

— Тогда ты — лесбиянка, — проговорила, как в лоб клеймом припечатала, Настя.

— Сама ты лесбиянка! — растерялась Лерон.

Настя разобиделась так, что вся красными пятнами пошла. Ненавидяще уставилась на подругу, мстительно прищурилась — и вылетела из библиотеки, шарахнув дверью.

Посыпалась штукатурка.