Проклятие

Йокель залился звонким, едва ли не детским смехом. Но потом в голосе его зазвучали резкие, почти угрожающие нотки:

– А в окна вижу, как монахи в монастыре подносят жирному настоятелю блюда, полные мяса. Так его много, что нашему брату даже в Кирмес[5] не видать. Мясо ваших коров и ваших свиней. А вы при этом голову ломаете, как следующую зиму пережить… И в петле болтается мальчишка только за то, что застрелил одну-единственную косулю! Вот я и думаю: справедливо это? Скажите, люди добрые, справедливо ли это?

Ремесленники согласно забормотали. Речь Йокеля так их увлекла, что они только теперь подняли головы и увидели в дверях Дитхельма Зеебаха с Матисом.

– Это Матис, – отечески произнес Зеебах, заметив недоверчивые взгляды мужчин, и похлопал Матиса по плечу: – Сынок замкового кузнеца, вы все его знаете. Он…

– На что нам сдался этот малец? – перебил его кожевник Непомук Кистлер низким, не терпящим возражений голосом. Будучи главой своего квартала, седовласый старик заседал в совете Анвайлера и уже не одно десятилетие представлял интересы общины. – Дитхельм, это мужской разговор! Да и кто тебе сказал, что мальчишка сегодня же не отправится к наместнику и не доложит о нашем собрании?

– Кистлер прав, – подал голос ткач Петер Маркшильд, еще один советник. По красному, отечному лицу видно было, что сегодня он уже принял кружку-другую вина. – Скверно ты придумал – приглашать сюда парня. Вышвырни его вон!

– Парень останется, это я его пригласил. – Йокель говорил тихо и мягко, и все-таки Маркшильд вздрогнул.

Матис вспомнил, как пронзительно этот голос звучал несколько дней назад, на висельном холме Квайхамбаха. У Йокеля поистине был талант околдовывать людей речами.

– Но… но… – пролепетал Петер Маркшильд. – Что это значит, Йокель? Мальчишка может стать нам угрозой. Если он отправится к Эрфенштайну, то…

– И что он такого расскажет? Что несколько добропорядочных горожан собираются каждое воскресенье в трактире и разговаривают? – Йокель покачал головой: – Слишком долго мы трусили перед верхами. Уж разговаривать-то нам никто не запретит.

Он улыбнулся и показал Матису на стул подле себя. Юноша не в первый раз заметил, что на правой руке у пастуха осталось только три пальца. Средний и указательный ему давным-давно отрубили прихвостни герцога, потому что уже тогда он примкнул к мятежным крестьянам.

– Матис смышленый парень, уж я‑то знаю, – мягко продолжал Йокель. – Он нам еще пригодится, можете мне поверить.

Красный до ушей, Матис сел рядом с пастухом, и тот похлопал его по плечу:

– Парень знает, о чем толкуют в крепости, и многое может поведать. Если герцог или же епископ в Шпейере что-нибудь задумают против простого люда, то наместник Трифельса узнает об этом одним из первых. А следом за ним и мы. Верно, Матис? Будешь нам вместо лазейки.

Юноша молча кивнул и неловко поерзал на стуле. Впервые он повстречал Йокеля примерно год назад в долинах Вингертсберга. С тех пор они виделись раз десять или двенадцать. Именно Йокель первым рассказал ему о Мартине Лютере, бывшем монахе и ученом, который перевел Библию на немецкий язык и выступал против торговли индульгенциями. В Анвайлер тоже не так давно заезжали священники и за деньги обещали отпущение всех грехов.

Тихим, вкрадчивым голосом Йокель рассказывал Матису о растущем произволе, о том, как поборы становились все тяжелее, а дворяне и духовенство жили в свое удовольствие. Потом он обрушивался на крепостничество, которое превращало крестьян в рабов: они даже детей не могли поженить без позволения феодала. А если крестьянин умирал, то вдова еще и заплатить должна была рыцарям, графам и герцогам!

Матис был не единственным, к кому Йокель обращал свои речи. За несколько лет, объезжая со своим стадом луга и долины Васгау, этот бродяга собрал вокруг себя немало последователей, и число их только росло. С недавних пор к нему примкнули многие из горожан Анвайлера. Им тоже приходилось несладко от выплат герцогству Цвайбрюкен, и по воскресеньям «Зеленое древо» становилось местом встреч для всех недовольных. Под видом утреннего застолья здесь тайно обсуждали политику и религию.

– Мы как раз обсуждали то, что наместник Гесслер снова повысил хлебный налог, – объяснил Йокель Матису. – Скоро крестьяне со своего зерна и горсти муки не получат. А потом им еще и доплачивать придется! Что скажешь, Матис? Должны мы и дальше это терпеть?

Матис почувствовал на себе взгляды всех без исключения мужчин. Кровь ударила ему в голову.

– Надо… – начал он неуверенно. – Надо написать прошение императору. Уверен, ему обо всем этом ничего не известно. Вряд ли ему хочется, чтобы его подданные померли с голоду.

Йокель склонил голову, словно задумался. При этом горб его шевелился, как живое существо.