"ПРОКЛЯТЬЕ РОДА РАННЕНКОПФ"

Справа от меня находились четыре саркофага из плотного известняка. Крышка одного была сорвана, под ногами валялись её обломки. Я не смог удержаться, чтобы не заглянуть внутрь. Голова, вернее обтянутый, словно ветхим пергаментом череп, с полыми глазницами и открытым, в сардонической как у греческих трагических масок гримасе, ртом; тёмные кости рук; похожие на старую пыльную паутину фрагменты савана, сквозь которые, местами выступали ребра. На стене, прямо над саркофагом была вырезана латинская эпитафия, но разобрать скорбную надпись не представлялось возможным. Чьи останки лежали предо мной? Судя по небольшому росту – женщина или отрок, но тут я вспомнил средневековые доспехи. Несмотря на своё неспортивное сложение и очки, я, возможно, показался бы богатырям прошлого Голиафом. А, Пипин Короткий… Нет, только истинный ученый, промокнув до нитки, один в холодном подземелье, забыв о цели путешествия, станет размышлять об основателе династии Каролингов! Я не спеша двинулся дальше. Пол из тёсанных, хорошо пригнанных плит покрывал порядочный слой пыли, которая поднимаясь вверх при каждом неловком движении, курилась в луче фонарика призрачными силуэтами. Поминутно под ногами скрипела какая-то труха. Эти звуки, сливаясь с гулким стуком шагов, многократно отраженные стенами, долетали, словно со стороны, откуда-то из чёрных провалов ниш, заставляя то и дело замирать моё сердце. Центральный неф был почти свободен, если не считать полдюжины блоков, вывалившихся (должно быть при разрушении базилики) из перекрестий свода. У противоположной стены за колоннами, целый ряд каменных гробов, с крышками и без. Однако меня интересовало другое. Ага! Впереди, в створе двух пилястр чернел неширокий проём. Мне пришлось согнуться пополам, чтобы проникнуть в крошечный покой, посередине которого одиноко стоял саркофаг, такой же, что и те, в зале с колоннами. Крышки не было, не оказалось в нём и останков или какой-либо ветоши. Только та же нетронутая пыль, как и везде. Отдельное от основного некрополя местоположение не оставляло сомнений в том, чьё печальное пристанище находится передо мной. Но всё же, я внимательно осмотрел массивные, покрытые резьбой, стенки, и слева от герба без особого труда, прочитал имя – Гертруда. Сомнений не осталось. Но, что узнал я нового, пробродив добрых два часа в подвале, набив столько шишек и наглотавшись пыли? Устроившись на небольшом приступочке в углу, я откупорил бутылку вина, которую предусмотрительно захватил с собой. Конечно, размышлял я, захоронение могло стать жертвой грабителей, но должно сохранится хоть что-то, ведь не забрали же они кости. Я ещё раз оглядел пол вокруг себя. В первом зале, возле открытых гробниц, здесь и там валялись иссохшие человеческие останки, тут, только осколки разбитой крышки. Если утопленницу не нашли… Исключено! Зачем тогда это помещение и саркофаг? Уж не ходит ли, в самом деле, тело несчастной в тёмном лабиринте под замком? Мысль, вызвавшая бы в иной обстановке улыбку, здесь вовсе не показалась мне забавной. Сознание говорило об абсурдности подобного предположения, а между тем, луч фонарика, на всякий случай, шарил по углам. Моё воображение разыгралось не на шутку и в этот момент в круг света попала, прислонённая к стене, плита, с вырезанным символическим изображением смерти, спешащей к молодой женщине, застывшей в молитвенной позе. Чтобы лучше рассмотреть рельеф, я поднялся и тут, чья-то рука легла мне на плечо.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Иногда я задаю себе вопрос – не было ли ощущение тревоги предчувствием беды, что буквально нависла над моей головой. Но нет! Это сейчас, по прошествии времени, мне становится не по себе от осознания той страшной опасности, тогда же всё произошло слишком быстро. Шарахнувшись в сторону, я выпустил от неожиданности фонарь, а дальше… Дальше – звон разбившегося стекла и темнота, которую трудно описать. На память приходит, как тетка с горничной Лоттой тащат меня, шестилетнего за локти по коридору.

– Простите… Умоляю… – кричу я, вырываясь. Под моими каблуками гармоника ковровой дорожки... Потом, зажмурившись и бормоча угрозы в адрес прислуги, упрямо колочу ногами неподдающуюся дверь. Никакие силы не заставили бы меня открыть глаза в тёмном чулане. Выбившись из сил, я замолкаю, чтобы перевести дух и слышу как за дверью шуршит накрахмаленный фартук горничной. Но разве можно сравнить тёткин чулан – суеверный кошмар моего детства и могильный мрак, заброшенного склепа.