Проклятье Пифоса (ЛП)

Опустилась тишина, люди у ворот стояли без движения. В переднем ряду Каншелл заметил послушницу, Ске Врис. Вдоль частокола шли мостки, на полтора метра ниже кончиков заостренных бревен, и по этой платформе к воротам сбегались охранники из числа колонистов. Один из наблюдателей подал знак, и из толпы выступили четыре человека, раскрывшие затем массивные створки. Внутрь вошел Кхи’дем с примагниченным к бедру шлемом, неся на руках труп, в котором не осталось почти ничего человеческого — тело напоминало мешок мяса со скотобойни. Тем не менее, легионер держал его очень бережно, и после передал приблизившимся колонистам. На плече Саламандра висел лазган, который он протянул Ске Врис.

— Ещё действует, — пояснил воин.

— Благодарим вас, великий господин, — поклонившись, ответила женщина.

Кхи’дем недовольно хмыкнул.

— Лучше бы твои люди не благодарили меня, а прекратили действовать столь безрассудно. Незачем так рисковать.

— У нас есть традиции, которые нужно соблюдать, — ответила послушница. — Таков наш священный долг. Я уверена, что и у вас есть такой же.

— Поступайте, как хотите, — ответил легионер, уходя.

Четверо колонистов, открывших ворота, теперь сами устремились наружу, спускаясь по склону плато и пропадая из виду.

— Что случилось? — спросил Каншелл, подойдя к Ске Врис. — Почему он оказался за стеной?

— Охотился.

— Охотился?! — у серва отпала челюсть. Люди не могли вести себя на Пифосе, словно хищники — они были всего лишь жертвами, и выживание колонистов зависело от понимания этого простого факта. К тому же, в деревне хватало припасов, поселенцы питались сухпайками, собранными в зоне посадки. Не самая изысканная пища, но их хватило бы до завершения строительства и организации многочисленных охотничьих отрядов, действительно способных прикончить одинокого ящера, не понеся серьезных потерь. Смертный, вышедший сейчас за частокол, просто-напросто совершал самоубийство.

— И для чего же он охотился? — уточнил Йерун.

Послушница посмотрела на него, как на дурачка.

— Для домов, разумеется.

Взглянув над плечом женщины на юрты и ужаснувшись, Каншелл снова уставился на Ске Врис. На деревянных каркасах были растянуты шкуры рептилий, превратившиеся в стены и крыши. Времени на дубление и сушку не было, так что на зданиях висела сама плоть чудовищ, очищенная и растянутая. Кожа ящеров оказалась настолько крепкой, что подошла для замысла колонистов, хотя Йерун решил, что обрабатывать такой материал не слишком приятно. Он делал юрты слишком органическими, практически живыми, и серв предпочел бы им хижину, построенную из бревен или земли. Вокруг осталось достаточно сырья, не пошедшего на ложи и частокол, но колонисты настаивали, что им необходимо укрытие под шкурами. Впервые увидев юрты, Каншелл решил, что кожа содрана с ящеров, убитых при очищении плато — и ошибся.

— Вы с ума посходили? — спросил серв.

Послушница улыбнулась.

— Неужели это безумие — жить, и, возможно, умирать, следуя своим обычаям? Своим верованиям? Разве ты не готов на такую жертву?

— Конечно, готов! — вспыхнув, ответил Йерун. — Но, если эти поверья неразумны…

— А твои — разумны?

У Каншелла не нашлось ответа. Его ошеломило, сбило с толку расстояние между традициями народа Ске Врис и Империума, на которое указывала послушница. Возможно, колонисты принадлежали к затерянному народу, никогда не знавшему преимуществ Имперского Мира. Впрочем, серв тут же отбросил эту мысль, думать над такими вопросами ему было не по чину. Если Аттика не заботит неортодоксальность этих людей, то Каншелл последует примеру капитана.

Стоя рядом со Ске Врис перед открытыми вратами, серв взволнованно вглядывался в проем, ожидая нападения ящеров. Судя по звукам, хищники рыскали в джунглях за частоколом — день ото дня их рычание становилось всё громче. Правда, никто так и не ворвался в поселение, а минуту спустя вернулись четверо колонистов, волочащих куски твари, убитой Кхи’демом. Ворота закрыли, и Ске Врис хлопнула в ладоши.

— Вот, — указала она, — мясо для пропитания, шкуры для укрытия. Мы потеряли, и мы приобрели.

— Сожалею о смерти твоего сородича, — произнес Йерун.

— Его будут поминать, он останется жить в нашей памяти, в стенах наших домов, — послушница раскинула руки, радостно обнимая мир. — И он умер на земле обетованной, о чем же здесь сожалеть?

Каншелл взглянул на открытую, сияющую улыбку женщины, услышал обрывки песен трудящихся колонистов. Эти люди не испытывали страха, терзавшего базу.

— Я завидую вам, — признался серв.

— Из-за чего?

— Как вы можете быть такими счастливыми?

— А почему бы и нет? — наклонила голову Ске Врис.