Проклятье Персефоны (СИ)

Палач одним грубым рывком поставил брыкающегося мальчишку на заранее поставленную табуретку и начал деловито затягивать петлю на тощей шее. Я крепко сжала губы, чтобы скрыть свое возбуждение, которое испытывала от происходящего. Вена на моей шее болезненно запульсировала, мурашки пробежали по всему телу. Я желала большего — желала стать погибелью пирата. Сорвать кулон, мощным прыжком вскочить на эшафот и рубануть когтями по грудной клетке мальчишки, вскрывая ее, точно створки ракушки, наслаждаясь его мучениями и криками. Стараясь незаметно потереть невыносимо зудящую кожу, я задела локтем рядом стоящего мужчину и, тихо выругавшись, натянула на лицо глупую улыбку, от которой, казалось, у меня разорвутся щеки:

— Извините! Извините, пожалуйста, я не хотела! — «Думай, Эмилия, думай, как выкрутиться!». — Пока бежала сюда, вспотела, словно мышь, все тело зудит!

Поняв, что сморозила глупость, я еще раз тихо выругалась себе под нос и быстро отвернулась. Но почти сразу же почувствовала легкое прикосновение ладони к своей коже на спине и замерла, затаив дыхание. Я, боясь, что незнакомец сможет почувствовать следы от шрамов: крылья, вырванные из наших тел по жестокой прихоти Персефоны, оставили уродливые рытвины на лопатках. Сирены, рожденные в морской пучине, всегда рождались с крыльями, но стоило моим сестрам лишь услышать детский пронзительный крик, наполненный новой жизнью, как они всячески пытались спасти и скрыть от Богини младенца. Персефона, гонимая собственным безумством, лишала девочек крыльев, оставляя истекать кровью и ожидая, когда сестры позаботятся о ней.

Кто-то наклонился к моему уху и чуть слышно прошептал:

— как возбужденно Вы потираете кожу на шее. Можете продолжать, я не против.

Изогнув бровь, я резко развернулась на пятках, чтобы выразить свое недовольство, но все мои слова резко улетучились: передо мной стоял высокий молодой человек с темными рваными волосами, будто он сам отрезал их тупым ножом всего несколько минут назад. Взгляд голубых слегка прищуренных глаз пронзал насквозь, отчего мое сердце пропустило удар. Левую щеку рассекал шрам придавая мужчине особенную привлекательность. Белоснежная рубашка была расстегнута на две верхние пуговицы. Серые штаны, подпоясанные черным кожаным ремнем, обтягивали бедра. Тонкие губы приковывали к себе взгляд, заставляя ими любоваться, но назвать красавцем я его не могла. Черты лица незнакомца смутно напоминали мне одного человека, и, чтобы не поддаться соблазну воспоминаний, я быстро тряхнула головой и произнесла:

— Смею заметить, что Вы не единственный, кто желает наблюдать за мной, — вскинув подбородок, я посмотрела в глаза незнакомцу.

Мужчина криво усмехнулся.

— Пользуетесь успехом благодаря своей внешности? — издевательский тон заставил меня сжать в негодовании и гневе кулаки.

Натянув улыбку и едва не скрипя зубами, я бросила:

— Пользуюсь успехом благодаря своей независимости и умению видеть людей насквозь.

Внезапно толпа зашлась в неистовых бурлящих возгласах, заставив меня обратить внимание на эшафот. Мальчишка уже болтался в петле, а палач затерялся среди ликующих людей. Сколько времени прошло, пока я разглядывала незнакомца? Как умудрилась пропустить возбуждающий треск ломающихся шейных позвонков?

Раздраженно фыркнув, я повернулась, чтобы сказать незнакомцу все, что я о нем думаю, но он куда-то исчез, а в кармане платья я нащупала маленькую записку.

«До встречи, Эмилия».

Часть 1. Глава 4. Подружись с пороками своими, да спасут они тебе жизнь единожды

ГЕНРИ

Эмилия стала мне родной после того, как я встретил ее на рынке, голодную и грязную, в рваном платье, которое еле-еле прикрывало колени. Увидев, как она жадно хватает с прилавка сгнившее яблоко, как бежит от двух разъяренных стражников, желающих проучить ее за воровство, я принял решение: я заберу этого маленького птенчика себе, даже если за это стражам придется поплатиться жизнями, не стоящими для меня и копейки.

Приехав в особняк, я первым делом приказал Анне накормить девочку, искупать в теплой ванне и уложить спать, отменяя тем самым все разговоры и допросы. Жена у меня умерла вместе с ребенком во время родов, после этого события я больше не женился и жил в достатке отшельником. Лишь Анна, моя верная служанка, пыталась скрасить мои унылые блеклые будни. Вскоре я нанял еще несколько молодых девушек в качестве горничных, чтобы они присматривали за домом и выполняли указания Анны, поскольку та уже начинала терять хватку из-за возраста: многие вещи и работы стали ей не под силу.

Поначалу я думал, что Эмилия — тихая, скромная, запуганная жизнью двенадцатилетняя девочка, но — Боже! — как же я ошибался. С ней невозможно было договориться. Любое предложение и распоряжение она принимала в штыки; если ее что-то не устраивало, она бросала колкие слова и клялась покинуть дом. Ванну она всегда принимала в одиночестве, не подпуская даже на порог Анну, которая от чистого сердца пыталась помочь девочке адаптироваться к новым условиям.