Проклятье Персефоны (СИ)

— Если бы ты только могла сказать… дать ориентир… если бы я только мог все рассказать…если бы я не стал искать тебя, то все было бы по-другому…все должно быть не так…

Стараясь скрыть неловкость и утихомирить разволновавшуюся сирену, я обхватила его шею руками и притянула к себе, коснувшись губами его лба.

— Главное, не бросай и не предавай. Я не прощу подобное. Никогда.

Судьба будто услышала мой шепот и решила сыграть злую шутку.

На следующий день я побежала к Уилу и, громко постучав в дверь, смиренно ждала на пороге. Никто не открывал. Я занесла кулак для повторного стука, но дверь отварилась, и я увидела мать Уила, и хотела войти в дом, но внезапно остановилась. Глаза женщины опухли от слез, волосы цвета спелой ежевики, такие же, как у Уильяма, отливали на солнце красивым блеском. Карие миндалевидные глаза, заостренный нос и пухлые губы — эта женщина могла выйти замуж за любого мужчину, но после смерти мужа она целиком и полностью отдала себя любимому сыну.

Испуганно моргнув, я сглотнула ком в горле и тихо произнесла:

— Что случилось, миссис Грейн? — не в силах больше сдерживаться, я крепко ухватилась за руку женщины, которая уже содрогалась от горестных рыданий.

Неужели с Уилом что-то случилось?!

— Он… мой сын… он… — слезы душили женщину, не давая ей возможности ответить. Почувствовав тепло ладони на своей коже, она крепко сжала мою руку и, глубоко вздохнув, протянула мне маленький листок, на котором было написано прощальное послание.

«Ты должна меня понять. Не как мать, как женщина, как человек, когда-то любивший. Ты еще услышишь обо мне. Я обязательно к тебе вернусь, только дождись меня. Я люблю тебя. Я люблю свою Эмилию. Все, что я делал и делаю, — лишь для того, чтобы она полюбила меня, стала моей. Она сказала, что есть место, где Эмилия сможет меня полюбить. Мне нужно лишь найти его. Моих чувств хватит на двоих. Не лишай меня последней надежды, останавливая и разрушая все своей любовью, которую я никогда не заслужу».

Перечитывая эти строки в который раз, я, сама того не замечая, вцепилась ногтями в бумагу, готовая разорвать эту последнюю весточку. Я злились на не него, я злилась на себя, такую наивную и глупую, доверившись человеку, одержимому изысканно сотканной ложью, название которой — любовь.

Я в порыве гнева надорвала край, когда услышала рядом дикий вскрик.

— НЕТ!

Мать Уила вырвала прощальное письмо и, прижав дрожащими руками белый клочок к груди, мотнула головой в сторону двери.

— Уходи. И больше никогда не появляйся.

Я сделала неуверенный шаг назад, все еще ошарашенная колкими несправедливыми словами женщины. Дверь резко захлопнулась перед моим лицом, обдав порывом ветра, и у меня в груди в этот момент что-то щелкнуло. Я неслась обратно домой, к Генри, через лес, выпуская сирену на волю. Когда она вспарывала кроны деревьев заостренными когтями, я мысленно представляла, что это моя боль, жгучая, невыносимая, горькая, от которой нужно навсегда избавиться.

В тот день я потеряла родного человека, любовь и нежность женщины, которую могла смело назвать матерью… Они с такой легкостью отказались от меня, разрушив веру в том, что человек с лучшими побуждениями не может предать. Все те чувства, которые они питали ко мне, были фальшью, игрой, которую они мастерски вели, стараясь заманить меня в свои сети, чтобы потом растоптать мои чувства и вырвать эмоции с корнем из души. Возможно, они хотели, что я, ведомая человеческими пороками и страхами, стала другой: сильной, волевой. Любое желание ничто без действий, лишь наивные помысли. Стоило лишь одному вечеру внести ясность, как я изменилась — ненавистной к любым человеческим чувствам, лишенной сострадания и жалости. Единственное, что у меня было — это желание стать той, кем я поистине являюсь, не боясь осуждения.

Я навсегда стала другой.

Часть 1. Глава 9. Любая тайна, ложь и одержимость имеют драгоценное свойство- раскрываться.

УИЛЬЯМ

Облокотившись ладонями о стену по обе стороны от зеркала, я внимательно всматривался в свое отражение: черные волосы, раньше ниспадающие до плеч, сейчас оказались взъерошены, в голубых глазах читался укор и насмешка. Осторожно проведя пальцем по шраму, я непроизвольно улыбнулся краем губ.

Интересно, Эмилии он понравился? Стоит ли ей знать, от кого я его получил? Она удивится…

Улыбка моментально погасла на моем лице. Оттолкнувшись ладонями от стены, я отступил назад, сдернул с себя рубашку, кинув ее на кровать, и уселся на столешницу, прихватив бутылку рома. Не с первого раза справившись с крышкой, я начал злиться — по телу пошла волна противной мелкой дрожи. Справившись с бутылкой, я облегченно выдохнул и, отпив два больших глотка, закашлялся: ром был слишком крепким, отчего легкие обожгло. Прикрыв глаза, я блаженно выдохнул. Приятное тепло растекалось по всему телу, медленно накатывало чувство эйфории и расслабленности.