Проклятье Персефоны (СИ)

Солнце слепило глаза так, что они начинали слезиться. Я, задернув шторы наполовину, медленно отошел от окна и упал в кресло, не забыв прихватив с собой бутылку алкоголя. Плеснув ром в бокал и отпив большой глоток, я зажмурил глаза и громко выдохнул, чтобы заглушить горечь. Грудь обжигало огнем, но мне это доставляло только удовольствие и удовлетворение. Поставив бокал рядом с бутылкой на шаткий стол, я откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза, пытаясь успокоиться и понять, как избежать предначертанного, но в голову непроизвольно лезли слова незнакомца.

Генри, ты славный старый, но не стоит воспринимать мою щедрость за добрый жест. Подумай сам: ты стар, у тебя нет положения в обществе, заканчиваются средства к существованию, зато много долгов, из-за которых ты можешь в любой день лишиться жизни. Куда потом пойдет твоя красавица Эмилия? Неужели тебе не жалко дочь, ее чувства, ее тело, которое будет отдано на растерзание стервятникам. Такое счастье ты для нее хочешь? Чтобы она расплачивалась за твои грехи?

Еще тогда, два года назад, я удивился, откуда он знает меня и мою дочь. Все это время я отчаянно искал варианты, чтобы отменить сделку, чтобы этот незнакомец исчез так же внезапно, как и появился тогда. Но вариантов не было: мое предчувствие подсказывало, что страшная сделка состоится.

Стоило мне схватить бутылку со столика и встать с кресла, как на пороге появилась она, моя Эмилия…

ЭМИЛИЯ

Я поспешила в общий зал для гостей, будто чувствовала, что Генри там. Он всегда оставался там ночевать, чтобы не будить меня ночью, когда возвращался с очередной попойки в кабаке.

Платье приятно холодило кожу, и я непроизвольно улыбалась, представляя, какой эффект произведу на Генри в таком шикарном наряде. Конечно, я не собиралась ему говорить, от кого оно и что прилагалось к платью, решив, в случае чего, напеть ему песню забвения, чтобы не слушать многочисленные вопросы и пытаться ответить хотя бы на один. Признаюсь, мне изредка приходилось освобождать свой дар, чтобы прикармливать истинную сущность человеческими чувствами и пороками, для чего прекрасно подходил Генри, который и не догадывался, что является подопытным кроликом для сирены.

Несмотря на то, что дом Генри был небольшим — всего четыре комнаты, а еще кухня, общий зал и коморка для прислуги — в нем поистине было что-то такое, что заставляло мое сердце и душу испытывать трепет и волнение от воспоминаний, наполненных уютом и спокойствием.

Перейдя порог, гости попадали в уютный коридор, ведущий прямиком в зал и к дверям жилых комнат справа и слева. Зал отличался от всех остальных помещений. Шторы темно-бордового цвета, обрамленные золотистыми крапинками, спадали с карниза тяжелыми волнами, прикрывая окно. Диван, стоявший посреди комнаты, был обит бирюзовой грубой тканью, и уместил бы не менее пяти человек довольно крупного телосложения. Одинокое широкое кресло под цвет дивана стояло чуть поодаль, повернутое спинкой к окну. Неброский серый ковер лежал возле дивана, выцветший от долгого пребывания на солнце. Стол, предназначенный скорее для коллекционирования алкоголя, держался на слегка покосившейся ножке, которая каждый раз норовила сломаться, стоило лишь пройти совсем рядом с ней. Сероватая краска на стенах местами уже потрескалась, но нам не хватило бы денег на то, чтобы хоть частично исправить этот хаос.

Вкус Генри был специфичен, но, несмотря на это, я ощущала, что каждый предмет он выбирал с особым трепетом и внимательностью. Возможно, он не стал выкидывать мебельный гарнитур и заменять его на новый по вполне понятной причине: он напоминал ему о покойной жене и ребенке. Но я не решалась завести этот разговор, считая тему запретной. В самом углу комнаты, едва заметный глазу, примостился низкий комод по типу тумбочки, сплошь уставленный свечами и канделябрами. Особый уют создавал лес, который обнимал дом со всех сторон, ограждая от внешнего мира.

Я остановилась в дверном проеме и увидела Генри, как всегда с бутылкой, тяжело поднимающегося с кресла. Он заметил меня, и его затравленный взгляд заставил меня задохнуться. Я вглядывалась в лицо мужчины: когда он успел так постареть?

Некогда жизнерадостный торговец стал похож на свою тень. Глаза серо-голубого оттенка с нависшими веками всегда смотрели с теплом и добротой, чуть вздернутый нос, пухлые губы и легкая щетина раньше выдавали в нем мальчишеский нрав. Сейчас же взлохмаченные волосы цвета спелого желудя почти полностью покрылись сединой. Темные круги под глазами, морщины на лбу и на коже вокруг глаз, красный цвет лица от постоянных пьянок говорили о том, что на его долю выпало немало препятствий и трудностей. Из одежды на нем были льняная рубашка со кляксами от вина и темные штаны свободного кроя. Генри не любил носить в доме обувь, считая, что оскверняет тем самым воспоминания о покойной жене и ребенке.