Проклятье Ифленской звезды

Проснувшийся чеор та Хенвил молча выбрался из собственного плаща, накинул освободившийся край на Темери. Как-то умудрился при этом её не задеть. Шерстяная ткань ещё хранила чужое тепло. Она постаралась глубже закопаться в складки плаща и замерла там, прислушиваясь к происходящему снаружи. Было слышно, как похрустывает снег под его ногами. Он ушёл куда-то вверх по склону. Потом вернулся.

— Вы, наверное, привыкли в монастыре вставать в одно и тот же время. Час ранний, но уже утро, нам пора. Сможете идти?

— Смогу. Я обещала.

— Там снегопад. Если будет так же сыпать ещё хотя бы час, успеем уйти дальше.

— Да.

Надо было выбираться из относительного тепла в объятия стылого воздуха, в хмурую зимнюю ночь.

Ноги с отвычки подкосились, но Темери удержалась за ствол: ифленец не увидит её слабости и не услышит жалоб… да лучше сдохнуть по дороге, чем позволить ему тащить себя на плечах!

Постояла немного, пока не убедилась, что ноги действительно её держат, а потом, пригнувшись, выбралась из-под еловой кроны.

Ветер, вчера пробиравший до костей, утих. Сверху, медленно кружась, падали крупные хлопья снега. Сняла плащ, протянула хозяину. Жест показался знакомым — прошлым утром было так же.

Ифленец стоял всего в шаге, она различала его силуэт, но не лицо.

— Позавтракаем, когда рассветет. Что вы желаете на завтрак? Или монахини не завтракают?

— Я не монахиня.

— Но ведь собирались.

— Это не тема для шуток, благородный чеор.

— А жаль, чеора та Сиверс. Если вас послушать, так в мире вообще нет тем для шуток…

Она не ответила. Ночь, холод, зима. Сутки — никакой еды, кроме горсти клюквы. И впереди ещё несколько таких дней, наверное… дней, ведущих в черноту, из которой не возвращаются живыми.

Хмурый рассвет застал их далеко от места ночёвки. Насколько? Темери давно потерялась, забыв считать пройденные шаги и следить за направлением. Она просто шла. Сначала впереди ифленца, потом, когда ему это надоело — чуть позади. Он, бывало, уходил проверить путь, но скоро возвращался, лишь изредка комментируя увиденное. Ни дорог, ни жилья: Темери эти места не знала.

Снег продолжал сыпать, то усиливаясь, то ненадолго утихая. С одной стороны, это было хорошо — быстрей заметёт следы. С другой — идти становилось всё труднее. А лес давно перестал быть светлым сосновым бором. Часто встречались непролазные завалы, густая лиственная поросль.

В какой-то момент чеор та Хенвил, вернувшись из очередной отлучки, подошёл к ней и сказал с раздражением:

— Вы устали, идти нам далеко. Сейчас, чеора та Сиверс, я возьму вас за руку. И вы, ради всех ваших богов, не станете вырываться. Я не знаю, что вам нашёптывают ваши Покровители, но без моей помощи вы скоро не сможете идти. Надеюсь, вы меня услышали…

Услышала — да. Возразить не смогла бы, потому что при всём своём высокомерии, ифленец был прав.

Он сильней, выносливей. А она — всего лишь несостоявшаяся монахиня. Без будущего и без настоящего. А что до прошлого, то может, лучше бы его тоже не было.

Темершана выпрямила спину, насколько могла, и сама протянула ему руку. Сейчас ничего не имело значения, даже гордость. Сейчас главным было — продолжать идти. Хотя, впрочем, нет — наверное, именно гордость и оставалась той единственной силой, которая заставляла ещё тащиться вперед…

Ифленец без всяких церемоний подхватил её под локоть.

А ещё через некоторое время они вышли на небольшую, скрытую от ветра стеной молодых елей поляну. Ровный снег укрыл все следы. Стояла абсолютная, мраморная, глубокая тишина. Ифленец всё так же поддерживал её под руку, но колени жутко тряслись, и почему-то очень хотелось, чтобы он этого не заметил.

Темери едва могла шевелиться — а ведь когда-то считала себя опытной путешественницей! Она прошла с монахинями целиком всю Дорогу Долга. С ними же много и часто ходила пешком — то по грибы, то по ягоды, то на ярмарки. Правда, чаще по благим, принадлежащим монастырю землям, но ведь дороги там ничуть не отличаются от всех остальных, и в лесах растут те же ёлки и осины, и комары кусают ничуть не меньше.

Никогда прежде она не думала, что усталость может быть такой, что каждое движение — как будто ты в кандалах или старинных тяжёлых латах…

Тем временем чеор та Хенвил стряхнул снег с одной из валежин у края поляны, постелил на неё свой многострадальный плащ. Взял Темери за плечи, усадил.

Она могла только смотреть, как он обустраивает маленький лагерь. Ногой расчищает от снега пятачок земли, складывает костёр из сухих веток, долго возится с запалом, пока, наконец, над деревянным шалашиком не начинает подниматься тоненький дым.

Тепла не чувствуется. То ли его слишком мало, то ли она слишком далеко сидит. А может, просто разучилась чувствовать тепло.

Ледяными пальцами размотала узелок с остатками ягод. Кружевная ткань промёрзла, во многих местах порвалась, но ягоды там ещё были — крупные, красные. Замёрзшие капли крови.

Они не выглядели съедобными. Да и вовсе есть не хотелось.