Я пошел за ней. Мы подошли к обвалу, поднялись по выступу и проникли в отверстие, которое вело в следующую галерею. Дойдя до третьего перекрестка, она пoвернула налево и почти сразу свернула еще раз, снова налево. Этот проход был немного повыше. Она остановилась и направила луч своей лампы вверх, осветив черную дыру в скале.
– Вот, – показала она. – Думаю, вы бы этого не нашли.
– Конечно не нашел бы, – согласился я.
Она полезла вперед по выступам в стене и исчезла в этом отверстии. Я следовал за ней. Мы ползли на животе, должно быть, ярдов двадцать. Все, что я мог видеть, – это ее ноги и ягодицы, освещенные лампой, которую она держала в вытянутой руке.
Наконец мы оказались в галерее и смогли встать на ноги. Через несколько минут стало слышно ритмичное постукивание насоса. Повернув налево, мы оказались в более широкой галерее, полной шума – к стуку насоса добавилось журчание воды. В конце галереи мы прошли под огромным шатуном, который, словно пила, то поднимался, то опускался. А через десять минут уже стояли в клети, которая поднимала нас на поверхность.
Трудно описать то облегчение, с которым я смотрел на освещенный луной мыс. Я видел морс, сияющее серебристым блеском, старые рудничные постройки, приятно белеющие в лунном свете. Напряжение оставило меня, и я почувствовал, что безумно устал. Страх, который я испытывал в этих узких извилистых галереях, ощущение потерянности и одиночества, темнота – все казалось сплошным кошмаром. Я не мог поверить, что это случилось со мной на самом деле, – это было слишком нереально. Казалось, будто я только что проснулся.
Вид у меня, наверное, был достаточно ошалелый, потому что она схватила меня за руку и сказала:
– Вам нужно пойти в дом и высушиться. Вы насквозь промокли.
– Да, – сказал я.
Она оставила меня и прошла в каптерку, а я просто стоял и любовался на лунный свет. Когда она вышла, комбинезона на ней уже не было. Она была одета в юбку и блузку, так же как утром, и волосы ее свободно развевались по ветру.
– Откуда вы так хорошо знаете шахту? – спросил я, когда мы стали подниматься по склону.
Она засмеялась:
– Я прожила здесь почти всю свою жизнь. А дети любопытны, им непременно нужно все узнать. Когда отчим узнал, что я лазаю в шахту, он стал брать меня с собой. Я была единственным человеком, которому он мог показывать свои владения.
– Почему ты не уехала отсюда? – спросил я, думая о том, каково ей было жить в доме с этим стариком одной, если не считать служанки.
– Не знаю, – тихо ответила она. – Я ведь была только в Пензансе, да и то всего один раз. Когда давала показания насчет… – Она остановилась и быстро добавила: – Мне там совсем не понравилось. А потом отчим остался один, в доме была только миссис Брайнд, и вскоре началась война. Кому-то нужно было работать на нашей маленькой ферме.
При мысли о Менэке ко мне вместе со злостью стали возвращаться силы. Я с ним как следует поговорю, как только приду в дом. За всем этим что-то кроется, дело тут не только в штольне Мермейд, которую собираются затопить. Он чего-то боится. Боится меня. Я увидел это по его глазам в штольне, когда он узнал, что я сын Руфи Нирн. Руки мои сжались в кулаки, и я твердо шагал вверх по холму с ощущением силы, вызванной гневом.
Девушка поняла мое настроение.
– Не нужно ничего делать не подумав. Сейчас вы просто обсушитесь и возвращайтесь в шахту. Утром, когда выспитесь, вам будет легче решить, что делать дальше.
– Мне и так все ясно, – ответил я, и мы молча продолжали идти дальше.
Мне не давала покоя одна мысль: человек, который способен совершить такое убийство – он ведь задумал меня убить, пытался это сделать, – такой человек сильно смахивает на маньяка. Я вспомнил, как сверкали у него глаза там, в этой проклятой штольне. Вот, оказывается, в чем дело. Этот человек безумен. Вид богатой оловянной жилы свел его с ума. А видел он ее еще ребенком. После этого его умом завладела одна-единственная мысль: стать хозяином этой шахты, разрабатывать месторождение и добывать олово самостоятельно. Именно это заставило его жениться – и в первый, и во второй раз. И если он решился убить человека только для того, чтобы не дать затопить шахту, значит, вполне возможно, что ему и раньше приходилось убивать. Эта мысль была настолько чудовищной, что я старался выкинуть ее из головы, потому что если такое допустить, то безумие моей матери представлялось настолько жутким, что ничего страшнее нельзя было себе вообразить.
Я пытался не думать об этом, когда шагал к дому, сжав кулаки. Я заставлю его признаться во всем. Вытащу из него всю правду, даже если для этого мне придется убить его своими собственными руками.
Между тем мы уже подходили к дому. Мне видна была решетка на маленьком оконце. Она четко выделялась на освещенных луной стеклах.
Девушка схватила меня за руку.
– Вы ничего такого не сделаете, правда? – снова спросила она.
Я не ответил. Мне не хотелось ни с кем разговаривать, нужно было только добраться до старого Менэка.