Проклятая шахта. Разгневанная гора

По лестнице она поднималась медленно, словно неохотно. По стене лестничной клетки нелепо прыгала ее тень, отбрасываемая светом лампы. Ветер стучал в окно на верхней площадке лестницы. Мы прошли по узкой лестничной площадке, где со стен сыпалась штукатурка, и снова стали подниматься по лестнице, теперь уже узкой и без ковра. Она вела к двери, в которой было проделано маленькое окошечко, забранное решеткой, – настоящий глазок в тюремной камере. Девушка стояла, нерешительно глядя на меня, словно собираясь мне что-то сказать. Она слегка приподняла свою лампу. Мне показалось, что она это сделала, чтобы получше меня рассмотреть. Затем быстро повернулась и открыла дверь.

Эта комната, полупустая, с голыми стенами и почти без мебели, находилась под самой крышей. Над головой по черепице стучал дождь, в трубе завывал ветер. Незанавешенное окно было забрано крепкой железной решеткой. Девушка зажгла свечу, стоявшую на умывальнике.

– Теперь я вас оставлю, – сказала она. Однако на полпути к двери она резко остановилась. Снова я заметил, что она вся дрожит. Казалось, она силится что-то сказать. Лампа отбрасывала яркий свет на ее испуганные, несчастные глаза. Наконец она не выдержала и заговорила: – Вас ведь зовут Прайс, Джим Прайс, разве не так?

Меня поразило то, как она это сказала, каким тоном. Дело не только в том, что голос ее срывался; в нем чувствовался страх, а также ненависть, – словом, он был ужасен. – А вашего отца звали Роберт Прайс, да?

Я кивнул.

– Он… он жив?

– Нет, – ответил я.

Она, казалось, задрожала еще сильнее. Потом вдруг повернулась и, не закрыв за собой дверь, быстро побежала вниз по лестнице, словно боясь оглянуться назад. Я слышал, как ее торопливые шаги замолкли где-то внизу.

Я медленно подошел к кровати, недоумевая, каким образом она узнала мое имя. В течение какого-то времени я не мог думать ни о чем другом – эта девушка и се странное поведение вытеснили из головы все остальное. Но потом я понемногу осмотрелся в этой странной комнате. В то время я не мог понять, чем она привлекла мое внимание. Теперь-то я, конечно, знаю. Это была такая жалкая тесная комнатушка, голая и безрадостная. И эти решетки – на окне и на маленьком оконце в двери. Действительно, очень похоже на тюремную камеру.

Я улегся на кровать и, несмотря на усталость, долго лежал при свете, не гася свечу. Но и погасив ее, все равно не мог заснуть. Я лежал в темноте, прислушиваясь к шуму бури и раздумывая над странными событиями минувшего дня. Ветер иногда затихал, чуть подвывая под карнизом, а потом вдруг бешено набрасывался на лом, с яростью ударяя в стены, так что они сотрясались до самого основания. Он швырял в зарешеченное окошко целые потоки воды, выл и бушевал, а дождь стучал по стеклу, словно в него пригоршнями бросали гравий. А потом он снова затихал, чуть слышно поскуливая, и тогда можно было расслышать грохот мощных волн, которые бились о гранитные скалы. Редкие вспышки далеких молний освещали комнату, а когда снова наступала темнота, слышались глухие раскаты грома, которые отодвигались все дальше в сторону Силлея.

В конце концов я, наверное, заснул. Возможно, только чуть задремал. Не знаю. Помню только, что вдруг проснулся и всем нутром почувствовал эту комнату. Боже мой! Как она хотела мне что-то рассказать! Я весь дрожал и обливался потом. А потом, при очередной вспышке молнии, я увидел, что дверь открывается. Это, должно быть, меня и разбудило. Я весь напрягся, не зная, чего ожидать.

– Кто там? – спросил я. Голос звучал хрипло и неестественно.

– Это я, – раздался шепот.

Загорелась спичка, но мгновенно погасла от порыва ветра. Снова чиркнули спичкой, и неверным пламенем загорелась свеча.

Это была Кити. Она постояла у двери, держа свечу в дрожащей руке. Она была босиком, в темном халатике, надетом поверх ночной рубашки. Глаза смотрели испуганно, а к груди она прижимала конверт. Некоторое время она так и стояла у двери, глядя на меня. Казалось, просто боялась заговорить.

Я приподнялся на кровати, опершись на локоть.

– Зачем ты пришла? – спросил я.

Она наконец заговорила каким-то чужим, хриплым голосом:

– Потому что я обещала.

– Обещала? Кому обещала?

– Вашей матери. – В этой чужой комнате ее голос звучал тихо и печально. – Я не хотела, – быстро добавила она, – но я ведь обещала. – Она придвинулась поближе каким-то робким движением. – Вот, – сказала она, – возьмите. – Она сунула конверт мне в руку и проговорила с явным облегчением: – Ну вот, я и сделала, что обещала. Теперь пойду. – И повернулась, чтобы уходить.

Но я удержал ее, схватив за халатик:

– Постой, не уходи, скажи мне, что здесь делала моя мать? Что здесь происходило?

– Не могу. – Голос ее дрожал, – Не спрашивайте меня ни о чем, позвольте мне уйти. Я отдала вам письмо, сделала то, что обещала. А теперь отпустите меня. – В ее голосе слышался страх, она пыталась вырваться, но я крепко держал ее за руку.

– Сядь, – сказал я, твердо решив не выпускать ее. Слишком много было вопросов, на которые я должен был получить ответ. – Как ты узнала, кто я?