Проклятая шахта. Разгневанная гора

– Это верно, – ответил он. – И работаю на совесть, такого карьерщика, как я, нужно еще поискать. А только надоело мне работать под самым морем. Ненормально это, вот что я скажу. Эта работа не для человека. У меня аж мурашки по коже бегают. А мокро как, все равно что в сортире. Кептэн говорит, что между нами и морем тридцать футов твердой породы, только нам так не кажется, право. По стенам так и льет, случается, работаем по щиколотку в воде. А так… – Он вздохнул и подобрал с тарелки кусочки мяса. – Жаловаться не приходится. Платят хорошо, и никто не задаст вопросов. И жратва подходящая. У них тут своя ферма.

Мясо было вкусное, я никогда такого не ел. Я наложил себе вторую порцию и спросил, какой смысл в том, чтобы соединить штольню Мермейд с морем. Он посмотрел на меня, прищурив свои маленькие блестящие глазки.

– Ну, если кептэн тебе не сказал, лучше уж и я помолчу. Но помяни мои слова, это у него классная идея. Он у нас умен, как бес. Кити говорит, что ты приехал из Италии. Там ты и встретился с кептэном?

– Нет, – сказал я. – Меня послал к нему один друг.

– Ах вот как. – Он выковырял ногтем из дальнего зуба застрявший там кусочек мяса. – Странно, что ты там о нем не слышал. Похоже, он и в молодости был парень что надо. Малиган – ты знаешь Малигана?

– Знаю, – сказал я. – Я приехал сюда на его судне, на «Арисеге».

– Так вот, Малиган мне говорил, что это был самый лихой офицер во всей Восьмой армии.

– А откуда, черт возьми, это было известно Малигану? – сказал я.

Он пожал плечами:

– Не знаю. Он ведь и близко не подходил к тому месту, где воевали. Если и участвовал в какой драке, то только в той, где в дело шла бритва. Думаю, он передавал, что слышал. Кептэн почти все время был в горах, руководил партизанами. Говорят, он действовал в тылу у фрицев. Ну и грабил там, понятное дело, Малиган говорит, что у него в Италии припрятаны хорошие денежки.

– Почему же он там не остался? – спросил я.

– Ну, знаешь, у тебя в башке столько вопросов, сколько в сите дырок, – сказал он, усмехаясь. – Откуда мне знать? Если на то пошло, почему ты сам не остался в Италии? Видно, слишком жарко стало. Вот и кептэн так подумал. А может, вспомнил про Уил-Гарт и решил, что это интересная игрушка, стоит поиграться. Ему же всегда подавай что поинтереснее. Живет на нервах да пьет как лошадь. Кабы не темные делишки, которыми он занимается, он бы помер со скуки. Вот что делает с человеком война – я, конечно не говорю о таких, как мы с тобой. Авантюрист, чтоб мне пропасть. Были бы старые времена, обязательно стал бы генералом.

– А что старик? – спросил я. – Что он думает о том, что его шахту превратят в дорогу для контрабанды? Он прямо-таки взбесился, когда сынок сообщил ему, что собирается соединить Мермейд с морем.

– Да кто обращает внимание на этого старика? – сказал Фраер. – Он же совсем у нас чокнутый. Только кажется, что соображает. Его давно пора запереть в психушку. Торчит все время в шахте да бормочет что-то про себя. А на вид-то еще совсем ничего. Вот уж досталось от него бабам, когда он был молодым. Женился, понимаешь, два раза. Кептэн – его сын от первой жены.

– А девушка – дочь от второй?

– Нет. Она к нему не имеет отношения, она его падчерица. Я тебе уже говорил. Она дочь его второй жены. А еще у него была экономка или что-то в этом роде. Та, которая пошла и бросилась со скалы. Люди говорят, она это сделала, потому что он ее больше не любил. А другие говорят, что ее замучила совесть, – рассказывают, что это она убила вторую жену, мать Кити, за то, что та украла у нее любовь старика. Не знаю, правда это или нет. Дыма ведь без огня не бывает, хоть какой огонек, да был, наверное. Но с Кити об этом не заговаривай. Мать бедной девочки нашли в одной шахте, их там полно вдоль старой дороги. А теперь он совсем чокнулся. Нс желает ни о чем слышать, кроме этой своей шахты. Горит у него в одном месте, он желает с помощью Уил-Гарт поставить на ноги всю горную промышленность Корнуолла. Ругаются они с кэптеном, так просто страсть как. Только вчера вечером мы слышали. Как послушаешь их, вроде это не отец с сыном, а лютые враги.

– А о чем у них спор?